Шуньята под соусом демиглас
Шрифт:
– Он что, умер? – растерянно спросил я, не получив ответа. И потряс чувака за плечи, похлопал по мясистым щекам в надежде, что он сейчас опомнится, снова начнёт ныть, бегать туда-сюда, спектакль продолжится после антракта, и всё будет как прежде. – Эй, Бу, ты чё, сдох? Ты ж бессмертный, алё!
До меня не сразу дошло, что он уже не отзовётся. На том конце провода больше не было абонента.
– Теперь он Смертный Бу, – с видимым облегчением сказала Принцесса. – Даже убивать не пришлось, как удобно.
– Но ведь получается, что мы всё-таки его убили, – возразил
Наши действия привели Бу к смерти. Если бы мы не пришли к нему домой, не воткнули призрачный нож в горло, бедолага остался бы жив. Моя логика ясна, да? Причинно-следственные связи, ребятки, и всё такое.
Васиштха сказала:
– Как может нереальное оказаться следствием реального? Результат имеет такую же природу, как и причина, между ними нет никакой разницы. – Она помолчала и добавила: – Непосредственная предпосылка такого результата существует лишь в прошлом – в памяти. Память, котик, подобна пустому пространству. Всё, что ты видишь здесь, есть следствие этой пустоты, и потому оно тоже пусто. И жизнь, и смерть – иллюзорные продукты воображения.
Подумав, я рассудил, что в её словах есть здравый смысл. К тому же чувак так или иначе хотел откинуться, поэтому, наверное, не очень-то расстроился. Получается, он сам выбрал свою смерть – нелепую и невероятную, как и мечтал, никто не отнял у него жизнь против воли.
– Ты хотела его убить? – спросил я, озарившись идеей. – Ну, по-настоящему.
Принцесса пожала плечами.
– Нет, я просто проверяла, сработает ли моя теория.
– Но ты не хотела причинять ему вреда?
– Не знаю, а что?
Я выдернул нож из горла Бу и несколько раз погрузил лезвие ему в брюхо. Это было ужасно – слышать звук, с которым расходится плоть, видеть, как по майке расплываются липкие красные пятна. К горлу подкатила тошнота, я почувствовал себя поехавшим маньяком, но чуваку-то было уже всё равно, он не мог испытывать ни боли, ни страха. Так что, думаю, ему в итоге пришлось меня простить. Мёртвые вообще самые понимающие и милосердные люди на земле.
– Что ты делаешь? – спросила Принцесса. В голосе у неё не слышалось ни намёка на ужас или изумление, только неподдельное любопытство исследователя. Она смотрела на вытекающую кровь с таким ненормальным спокойствием, что мне стало не по себе. Одно из двух: либо у неё была очень крепкая психика, либо девчуля наглухо ёбнулась.
– Походу, я был прав. – Обтерев нож, я убрал его в карман. – Он может быть и реальным, и нереальным одновременно. Всё зависит от того, чего ты хочешь на самом деле.
И испытал облегчение, какое всегда бывает после удачно выполненной, очень изматывающей работы. Глянул на неподвижно лежащего Бу и вдруг ощутил жжение голода.
– Жрать хочу, подыхаю.
– Неплохая мысль, – кивнула Принцесса, – пойду пороюсь в холодильнике.
А я подумал, что у меня начинает складываться особый ритуал. Вижу труп – набиваю кишки. Заедаю пустоту. Голод – это смерть, сытость – жизнь, понимаете? Такая вот нехитрая философия.
Принцесса вернулась с двумя коробочками рисовой лапши – холодной, покрытой тёмным застывшим соусом. Мы оба с ногами забрались на диван, чтобы не пачкать подошвы в растекающейся по полу крови, и накинулись на еду. Точнее, это я стал жрать как не в себя, девчуля-то принялась наматывать лапшу на палочки очень медленно, с ювелирной аккуратностью – так, будто пришла в ресторан, где нужно соблюдать строгие правила этикета.
– Теперь Бу всегда будет мёртвым, да? – неожиданно спросила она. И подняла на меня беспросветно тёмные, как ночь, глаза. – Наверно, ты был прав. Смерть не очень отличается от бессмертия. И то и другое длится вечно.
Принцесса – задумчивое, оторванное от реальности дитя – никогда не видела смерти, не сталкивалась с ней близко, вот что я понял. Она не знала, как уложить произошедшее в голове, объяснить его с точки зрения здравого смысла, и испугалась.
Я погладил её по плечу и сказал:
– T’inquiete pas, зайка, не загоняйся, в смысле, – стараясь, чтобы мой голос прозвучал мягко и доверительно, как у Васиштхи. – Это существует только в твоём воображении, – вспомнив её слова, добавил я. – А Бу уже нет, значит, для него всё закончилось, понимаешь?
– Всё закончилось, – отрешённо повторила Принцесса. И вдруг переменилась в лице, озарилась радостью. – Киса-кисонька! Иди сюда, хорошая, – с умилительной нежностью позвала она Нихиль, которая сидела возле дивана и, как отстранённый оператор, наблюдала за происходящим, сверкая жёлтыми глазами.
Та охотно встала на задние лапы, с грацией сосиски потянувшись к коробочке с лапшой. У кошки были густые белые усищи – такие, знаете, как у Ницше, – и длинный хвост, кончик которого по-обезьяньи закручивался в колечко.
– Кто у меня хорошая девочка? – продолжала ворковать Принцесса. Она усадила её к себе на колени и зарылась пальцами в блестящую чёрную шерсть, отчего кошка затарахтела – очень громко, раскатисто, почти как мотоциклетный двигатель. – У кого толстое пузико?
Этот неожиданно вспыхнувший детский восторг так меня поразил, что я рассмеялся. Принцесса почти никогда не улыбалась, если не считать кривых саркастичных усмешек, не проявляла сентиментальности, а тут вдруг расчувствовалась, сделалась по-настоящему ласковой и весёлой.
– Не знал, что ты любишь кошек.
– Кошки лучше людей, потому что не умеют говорить, – ответила она. И удивлённо вскинула бровь: – А ты разве не любишь?
– Да я так-то всех люблю. И собак, и кроликов, и пауков-птицеедов. Они такие мягонькие, прикольные, знаешь…
О чём только не поговоришь, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями.
– Фу! – передёрнулась Принцесса, отодвинувшись к краю дивана вместе с кошкой. – И это я извращенка?
– Ну ладно, – я, как поражённый противник, поднял руки. – Один – один. – И, помолчав, добавил: – Но птицееды и правда милые. В детстве я думал, что, когда вырасту, заведу парочку. Типа, знаешь, у меня будет три собаки, хамелеон и два паука. Целый зоопарк, короче.