Шуры-муры с призраком
Шрифт:
– Погоди, – остановил меня Роман, – пришел отчет Сергея Петровича, он считает, что предсмертное послание написано Обжориным. По мнению ученого, Никита Владимирович составлял текст не в машине, только что сбив человека, и не в момент острого стресса. Графолог уверяет: по почерку можно понять, в каком душевном состоянии находился автор записки. Так вот, Обжорин был спокоен. Сергей Петрович полагает, что письмо заготовлено заранее и Обжорин его переписывал с черновика.
– Так я и думала! – воскликнула я.
– Никто в офисе
Если человек тебя терпеть не может и постоянно пытается спровоцировать на скандал, ни в коем случае нельзя идти у него на поводу. Я нежно посмотрела на Бунина.
– Рома, мне неудобно от того, что ты постоянно меня хвалишь. Знаю, на самом деле я не особенно талантливый детектив. Но мне очень приятны добрые слова, спасибо за поддержку. Ты настоящий друг.
Бунин приоткрыл рот, но не произнес ни слова. Да и что он мог сказать? Я помахала ему рукой и убежала к эксперту.
– Интересная картина, – пропела подруга, когда я сняла очки. – Зачем ты так разукрасилась?
Мне пришлось рассказать про аллергию и краску, которую я использовала вместо крема.
– Засунула голову в СВЧ-печку? – заржала эксперт. – Креативно.
– Хватит потешаться, лучше помоги, – взмолилась я, – неудобно ходить в очках от солнца, темно.
– И с этим не поспоришь, – согласилась Лена, – ложись.
– Куда? – не поняла я.
– На стол.
– Ни за что, – передернулась я, – ты на нем трупы вскрываешь.
– Он совершенно чистый, – возмутилась Глаголева, – отмыт, продезинфицирован. В чем проблема?
– Лучше сяду на табуретку, – сопротивлялась я.
– Нет, – уперлась Лена, – мне удобно, когда тело лежит. Хочешь избавиться от краски?
Я кивнула.
Глаголева похлопала ладонью по нержавейке.
– Тогда вперед.
Делать нечего, пришлось подчиниться. Когда я умостилась на жесткой поверхности, Ленка приподняла мою голову, подсунула под нее подставку, зажгла большую круглую лампу, натянула перчатки, прикрыла свое лицо прозрачным щитком и взяла какую-то изогнутую железку.
– Эй, эй, – испугалась я, наблюдая за ее действиями, – смотри, не разрежь меня по привычке.
– Лежи молча, – велела Глаголева, – разговаривающий объект на столе из равновесия выбивает. Сейчас изучу проблему и пойму, как от нее избавиться.
Минут через десять Глаголева вынесла вердикт:
– Отодрать «Скоромаляр» плевое дело, но не получится.
– Если от этой дряни легко избавиться, то почему ничего не выйдет? – не поняла я.
Глаголева подняла со своего лица прозрачный щиток и потрясла перед моим носом бутылкой из синего стекла.
– Намочу ватную палочку этим раствором, и зелень растает.
– Прекрасно. Давай, – обрадовалась я.
– Ну, если ты настаиваешь, то ладно, – серьезно ответила Лена, – но должна тебя предупредить, данный
– Этим пользоваться не надо, найди другой, – потребовала я.
Глаголева вытащила из ящика нечто, смахивающее на циркулярную пилу.
– Можно им шлифануть, действует по принципу машины для циклевки паркета. Но, полагаю, тебе это тоже не по вкусу придется.
– С ума сошла! – возмутилась я. – Придумай для меня что-нибудь приятное.
– Могу предложить чаю с сушками, – вздохнула Глаголева, – ты прямо как Костин, он пришел позавчера, заныл: «Глаголева, избавь меня от фурункула на спине, боюсь идти в поликлинику, врача там не знаю». Я скальпель взяла и за дело, а Володя заорал: «Больно, почему не заморозила!» Вот так всегда, сначала просите, потом недовольны. Нет у меня обезболивающих уколов или кремов. За фигом они тем, кого сюда привозят? Вот и тебе целых два средства предложила, а ты от всех нос воротишь.
– Циклевка лица слишком экстремальна, – возразила я, – думала, ты чем-то потрешь мою мордочку, применишь растворитель.
Лена опять потянулась к синей бутылке.
– Вот же он!
– Спасибо, не хочу остаться без кожи, – отказалась я.
– Значит, ходи зеленая, – развела руками патологоанатом, – хотя…
– Ты что-то придумала! – обрадовалась я.
– Стопроцентно успешный результат не гарантирую, но попытаться можно, – пробурчала Лена. – Раздевайся.
– Зачем? – насторожилась я. – На тело краска не попала.
Глаголева показала на агрегат, напоминающий хлебницу, только очень большую и со всех сторон стеклянную.
– Хочу воспользоваться этим аппаратом.
– Отлично, засуну в него башку, – предложила я.
– Тогда он не закроется, – начала злиться Глаголева. – Слушай, у меня дел полно.
Я дала задний ход.
– Ладно, ладно. А в одежде туда нельзя? Неудобно голой при тебе.
Глаголева почесала переносицу.
– Романова, я работаю исключительно с так сказать обнаженной натурой, полагаю, в твоем случае не увижу ничего удивительного. Хочешь избавиться от краски? Тогда прекращай капризничать. А, поняла! Ты ждешь, что я тебя угощу таблеткой, ты ее проглотишь, потрясешь головой, и краска осыплется на пол. Так?
– Это лучшее решение проблемы, – согласилась я.
– Но подобное невозможно, скажи спасибо, что я ищу хоть какой-то способ, – возмущенно произнесла Лена. – Поясняю: в этом аппарате вырабатывается пар, твои шмотки станут влажными. И кто-нибудь может войти, Бунин, например, он противный, вечно ко мне цепляется, увидит в определителе одетое тело, пристанет с вопросами.
– Что такое определитель? – заволновалась я.
Лена закатила глаза.
– Романова, у тебя минута на размышление. Или слушаешься меня, или до свидос. Время пошло. Пятьдесят девять секунд, пятьдесят восемь…