Шуры-муры с призраком
Шрифт:
Я быстро стянула пуловер, джинсы, скинула белье и улеглась в «хлебницу».
– Не шевелись, – приказала Глаголева, – десять минут, и все. Ну, устроилась?
– Очень жестко, – заныла я, – и холодно.
– Да ну? – удивилась Глаголева. – Капризуля! До тебя никто не жаловался.
– И много живых людей тут до меня устраивалось? – хмыкнула я.
– Ты первая, – ответила эксперт. – Внимание! Сейчас опущу крышку, емкость начнет заполняться паром. Лежи смирно.
– Не задохнусь, случайно? – забеспокоилась я.
– До сих пор никто не пострадал, – пожала плечами Ленка.
Я поежилась, ну да, тем, кого сюда запихивают, кислород уже не нужен.
– Закрой глаза, – вещала Глаголева, – и замри, иначе отпечатки не проявятся.
– Какие отпечатки? –
– Пальцев.
– Чьих?
– Убийцы. Ты перестанешь наконец болтать? И как только врачи в больницах с живыми работают? – негодовала эксперт. – Рот у них не закрывается.
– Лена! Мне надо удалить краску с лица, – напомнила я.
Глаголева осеклась, но уже через секунду продолжила:
– Не важно. Оборудование дорогое, оно не привыкло, что в нем кто-то вертится. И последнее: мы подруги, поэтому я и взялась тебе помогать. Но я не имею права использовать прибор в личных целях. Поэтому, если кто сюда зайдет, не шевелись, помни: ты труп! Не подведи меня! Народ разный, побегут начальству стучать, Бунин, например.
– Не переживай, заступлюсь за тебя перед Максом, – пообещала я.
– Просто веди себя, как велю, расслабься и получай удовольствие, – приказала Глаголева и включила прибор.
Послышалось гудение, я повернула голову и вдруг сообразила, что агрегат совершенно прозрачный: он же стеклянный. Если сейчас во владения эксперта кто-то заглянет, то увидит меня голую во всех подробностях. Я собралась уже застучать по закрытой крышке, но тут емкость начала наполняться паром. Я слегка успокоилась, белый туман скроет фигуру, можно не переживать по поводу обнаженки. Через какое-то время мне стало тепло, потом влажно, слишком горячий воздух обжигал нос и щипал глаза. Я закрыла веки и постаралась глубоко не дышать. Нет, долго я так не выдержу. Это похоже на посещение парной, а я терпеть не могу баню. В тот момент, когда я уже совсем собралась колотить по стеклу, повеяло прохладой. Я открыла глаза, поняла, что туман рассеивается, и вдруг увидела: около контейнера кто-то стоит, и это не Лена, а мужчина… Роман!!! Помня слова Глаголевой, что надо изображать труп, я молча уставилась на компьютерщика. Брови Бунина взметнулись вверх, глаза сделались круглыми и вылезли из орбит. У него был такой ошарашенный вид, что я не выдержала и рассмеялась. Компьютерщик развернулся и выбежал из лаборатории, стеклянный аппарат издал чихающий звук, откуда ни возьмись появилось облако красной пыли и обрушилось на меня.
– Ленка! – заорала я. – Что за чертовщина?
Глаголева открыла агрегат.
– Больше никогда не стану тебе помогать. Сто раз повторила: лежи тихо! Бунин убежал с воплем, уже несется к Максу или Костину.
– Не волнуйся, я решу проблему, – пообещала я. – Чем меня завалило?
– Долго объяснять, – вздохнула Лена, – держи мыло, одноразовое полотенце висит в душе. Вымойся как следует, лицо потри вот этим раствором, нальешь его на губку, вот она.
– Похоже на наждачную бумагу, может, не надо? – засопротивлялась я.
– Надо, Федя, надо, – буркнула Глаголева, – действуй.
Минут через пятнадцать, когда я, полностью одетая, вышла из санузла при лаборатории, Глаголева сунула мне в руки зеркало.
– Любуйся!
Глава 25
– Ленка! Ты гений! – закричала я. – Пятна исчезли. Мама!!! Катастрофа!
– Что опять не так? – скривилась эксперт. – Романова, у тебя мерзкий характер. Вечно всем недовольна. Хотела избавиться от краски? Теперь ее нет! Скажи умной, гениальной Леночке «спасибо» и сматывай удочки.
– Брови, – прошептала я, – и ресницы.
– Они есть у всех, – назидательно сказала Глаголева, – природа предусмотрела растительность на лице для защиты органов зрения.
– Лена, – еле слышно произнесла я, – у меня сейчас брови торчат перпендикулярно к лицу, выглядит это так, будто над веками прикрепили тент, как над летним кафе, а ресницы задрались вверх и соединились с ним. И тебя не смущает, что мои волосы теперь красные?
– Где? – спросила
– На голове!
– А какие они были?
– Я блондинка!
– Ерунда, – отмахнулась эксперт, беря пинцет, – пару раз воспользуешься шампунем, и все пройдет, вот с бровками интересненько. Лампа, можешь пожертвовать кое-чем ради науки? Ни разу не видела, чтобы у тела, вынутого из определителя, такая фигня на лице получалась. Дай-ка мне образец. Охота изучить его.
Я не успела ответить, Глаголева быстрым движением поднесла к моему лицу щипчики.
– Ой, – взвизгнула я, – больно.
– Не выдергивается, – удивилась эксперт, – странновато. Ну-ка, с другого глаза.
– А-а-а! – заорала я.
– Удалось! – обрадовалась Ленка.
– Глаголева, – закричали из коридора, – тебя Малахов зовет, просит отчет принести.
Лена пошла к компьютеру.
– Что делать с лицом и волосами? – растерянно спросила я.
– Живи спокойно, Романова, – пробубнила Ленка, возя мышкой по коврику, – все уладится, сегодня плохо – завтра хорошо. Зеленых пятен нет, и отлично. Учись радоваться любой удаче.
– Моргать неудобно, – пожаловалась я.
– Не ной, – скомандовала Глаголева, – топай отсюда, я ухожу, лабораторию запереть надо.
Делать нечего, я выскочила в коридор и поспешила к Бунину, но в техотделе оказался один Николай.
– А где Роман? – удивилась я.
– Давно ушел в лабораторию и еще не вернулся, – отрапортовал Епифанцев, – мне удалось установить личность Шнапси.
– Молодец! Рассказывай, – велела я.
Николай показал на один из мониторов.
– Игорь Федорович Артемьев, тридцать лет. Родился в поселке Красная Слобода. В Москву приехал к тетке. Много раз пытался поступить в театральный вуз, но дальше первого тура никогда не проходил. Живет в коммунальной квартире, в комнате, которая ему досталась после смерти родственницы. Между прочим, дом, где прописан Артемьев, находится прямо напротив нашего офиса. Место работы: санитар в морге. Три года назад родственники одного из покойных обвинили Игоря Федоровича в краже. Они дали ему часы стоимостью более тридцати тысяч долларов и попросили надеть их на руку усопшего. Санитар выполнил пожелание, но в крематории сын умершего заметил, что на запястье отца не оригинальный вариант, а дешевая китайская копия, которую за копейки легко купить в Интернете. Разразился скандал. Но доказать факт воровства не удалось, Артемьев клялся, что в момент, когда гроб погрузили в катафалк, баснословно дорогой брегет находился при покойном. А уж что случилось по дороге, Игорь понятия не имеет. Санитара не задержали, он ушел работать в другой морг. В театре «Новая абстракция» Шнапси не на окладе. Заведением владеет хозяин консервной фабрики, он же сам ставит спектакли. Актеры не профессионалы, платят им за выступление, никто на ставке не сидит. Артемьев занят в нескольких постановках, его роли связаны с обнажением на сцене, режиссер использует внешние данные красавчика. Театр имеет сайт в Интернете, там указан репертуар, приведен список артистов, зрители могут написать отзыв. В основном постановки ругают: «Ерунда фиговая», «Чушь кошачья», «Лучше б я не билет на эту дрянь купила, а зефир к чаю», «Удавись, Станиславский», «Закрой парашу, если денег девать некуда, отдай их бедным людям». Но есть и положительные оценки. В адрес Шнапси поток восторгов от теток, которые млеют от его накачанной фигуры, и ведра помоев от тех, кто оценивает его актерские способности. У Игоря аккаунты во всех соцсетях, он там под своей фамилией и, судя по переписке, готов выезжать на вечеринки или для приватных танцев. Про клуб «Ликси» мужик помалкивает, и понятно почему. Если Шнапси о подпольном заведении проболтается, он получит такое море неприятностей, что в ближайшие пятьдесят лет его не вычерпает. У Артемьева есть кредитка. До недавнего времени на ней было мало денег, Игорь не мог похвастаться большими доходами. Но недавно он внес сто пятьдесят тысяч долларов, которые бойко начал тратить: купил джип, много дорогой одежды-обуви, поел в ресторанах и приобрел тур на две недели, собрался улететь на Мальдивы.