Шут и Иов
Шрифт:
19 октября 1831 г. Пушкин прямо пишет по поводу смерти Дельвига: «Мнится, очередь за мной». Он говорит устами Моцарта: «Представь себе… кого бы? Ну, хоть меня — немного помоложе [33] , влюбленного — не слишком, а слегка — с красоткой, или с другом — хоть с тобой — я весел… вдруг: виденье гробовое, внезапный мрак иль что-нибудь такое». Пушкин отдавал себе отчет, хотя и гнал ту мысль, боролся с нею, что «акция», коль будет проведена, то по полной программе. Сальери о Моцарте говорит крайне двусмысленно: «Быть может, новый Гайдн сотворит великое, — и наслажуся им». О судьбе «старого Гайдна» и его головы (как и Моцарта) Пушкин, безусловно, знал или догадывался. У Нащокина Пушкин, пролив на стол масло, испугался и сказал: «Ну, я на свою голову, — ничего».
33
Моцарту перед смертью было 35 лет, Пушкину в 1830 г. осенью — 31 год.
Умереть в расцвете славы, перед женитьбой,
В «Моцарте и Сальери» все борьба: «похоже, я должен умереть, но есть и надежда»; это честь, но я хочу жить; и к тому же — за Александра — «ханжу»?! Я разоблачу его намерения! Я не за страх, а за совесть служу новому царю, я отрекся от оппозиции, от идеалов юности, а тут…. Все смешалось в душе Пушкина, кроме гармонии его стиха.
Но кто же Сальери? Во-первых, это — Учитель. И учитель по ученикам Великий — Шуберт, Бетховен, Лист. И если в реальности внешне дружеские отношения у Сальери и Моцарта возникли как раз в последнее перед смертью время, то у Пушкина подчеркивается, что дружба в трагедии описанная — настоящая и давняя. Этим учителем мог быть лишь один — Жуковский. В. Риттер очень проницательно заметил: «При чтении этой полной контрастов трагедии видно, что трактовка Пушкиным образа „соперника“ не укладывается в рамки одной зависти и противодействия; Сальери, скорее, движим внутренней необходимостью — он убивает Моцарта, ибо у него не другого выбора». У Пушкина проблема еще глубже — движимый внешней необходимостью в самой сердцевине души, не имеет ли «Сальери» и внутренней необходимости [34] ? И если здесь сомнения, отбрасываемые и вновь возвращающиеся, то вот отношение к «Третьему» — однозначно. «Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек. За мною всюду как тень он гонится. Вот и теперь мне кажется, он с нами сам — третий сидит». Он «третий» — в «Моцарте» как бы персонализируется в образе Бомарше. Пушкинисты заметили, что именно к Бомарше, как к некоему центру, сходятся явные и тайные линии. По легенде, он отравил двух своих жен («Ах, правда ли, Сальери, что Бомарше кого-то отравил?»). И эта фраза как магическая цепь связывает картину в единое целое, перекидывая игру ассоциаций независимо от времени оформления идей к самой саркастической части «политической прозы» Пушкина — «Гробовщику».
34
Жуковский в 1818 г.: «Он мучит меня своим даром, как привидение…»
Это уже почти памфлет-предупреждение. Жуковскому, например, там было ясно почти каждое «прозрачное» указание. И не ему одному. В «Арзамасе» они так и подписывали свои протоколы — «мы, гробокопатели…». Желтый цвет (шляпки дочерей гробовщика, любая желтизна у Пушкина, — лицо, волосы) имело намек на официальность, на власть. От желтого цвета правительственных зданий в Санкт-Петербурге — «И желтизна правительственных зданий», например у О. Мандельштама. Адриян Прохоров отправляется к «желтом дому». И вообще переезжает. Само имя недвусмысленно наводит на другого Адриана — императора Римской империи в период ее могущества (а Александр после 1812 г. находился в зените славы и влияния в Европе). На высшую власть (а не на власть вообще) указывают и такие «говорящи детали» — красные башмачки двух дочерей Адрияна (а у Александра I официальных было две дочери). Красная обувь когда-то олицетворяла только одного человека — византийского императора, а красные каблуки — аристократию во Франции до 1789. В одной детали Пушкин сказал сразу очень много: и указание, и страстный порыв неприятия человека и его дела. Готлиб Шульц — «немец», который стучится к «франкмасонским стуком» и живет в доме против его, Адрияна, окошек — это шеф Пушкина, министр иностранных дел Нессельроде, ведомство которого и находилось по другую сторону Дворцовой площади.
Очерчивая круг «третьих», Пушкин даже не оставляет без внимания — чухонца Юрко. Дело в том, что «уход императора» и «смерть царицы» получили странное отражение в северной стороне — Швеции, где родная сестра Елизаветы Алексеевны Фредерика была замужем за королем Густавом IV. Так вот, Густав, который родился в один год с Александром (1777), и умирает тогда же в 1825 г., а две сестры (Фредерика на 2 года младше) в следующем 1826. Но главное — это желание Гробовщика, чтобы померла «купчиха Трюхина, которая год уже находилась при смерти» (а в черновике и еще точнее — там Трюхина помирала уже 4-й год — с 1826 г.!).
С. Г. Бочаров в статье «О смысле „Гробовщика“» метко подмечает, что «праздник гробовщика обусловлен смертью живого человека, а пожелание мертвым здоровья (идея пира покойников) есть пожелание смерти живым» [35] . Появившись в мае 1827 г. в Санкт-Петербурге и получив в течение года посвящение в степень, в марте-апреле 1828 г., по заметкам многих, Пушкин испытывал «какое-то странное волнение». Появляется страстное желание увидеть Елизавету Алексеевну. В тот момент и появляется тема «мести». 2 октября 1828 г. Пушкин пишет письмо Елизавете Алексеевне, 16 октября, получив ответ, в ночь на 20 октября покидает столицу. Попытка пробиться зимой в Оптину пустынь ложится в сюжет «Метели». О том, что он смог добраться лишь весной 1829 г., говорит хотя бы такая деталь: «Домик в Коломне» опубликован в 1833 г., написан в октябре 1830 г. в Болдино, но дата публикации поставлена более чем характерная 1829!). В. Узин прекрасно назвал ее — Трюхину — «Пиковой Дамой» Прохорова. Прохоров — Александр — это опасность в потоке сознания Пушкина не только для него, но и для Нее! Пушкин прямо угрожает «во сне» Прохорову отставным сержантом гвардии Петром Петровичем, а за ним нетрудно угадать и «пушкинское», да еще с намеком на «петровские тайны», ведь Ганнибал при крещении получил имя-фамилию по крестному отцу — Петр Петрович Петров. Ну, уж год рождения самого Пушкина — 1799, когда Прохор продал свой первый гроб, ставит все точки над «i». Приближался срок важнейшего цикла — 30-летнего. В марте 1831 г. исполнялось 30-летие правлении живого — Александра I. Это число фигурирует в «Каменном госте», Белкин умирает на 30-м году жизни, 30 строк произносит Моцарт в первой сцене, в «Египетских ночах» импровизатору «казалось лет 30».
35
В сентябре 1828 г. Пушкин пишет балладу «Утопленник», где основная мысль — месть мертвеца.
Ведь и в «Ночах» Пушкин описывает не страсти человеческие вообще, а их вписанность в ритуал: свои ночи Клеопатра почитала приношением богам, то есть, занималась священной проституцией, выполняла обязательные, особые сакральные церемонии, только в данном случае сочетая еще «приятное с полезным».
Впоследствии египтологи назвали магический ритуал обновления силы царя и природы (а точнее, Космоса) — «Хеб-сед» (как он по-настоящему назывался, не известно). «Овладение Космосом» осуществлялось через 30 лет царствия, а затем в упрощенной форме через каждые три года, но он мог проводиться в кризисные для царства ситуации. Подготовка к Большому ХС [36] занимала иногда несколько лет. Вначале воздвигался «Джед» — колонна, олицетворяющая начало обновления сил природы и царя. «Джед» воздвигался в день праздника воскресения Осириса и вступления на престол сына Гора (число которого — 5). Еще до этого сооружались обелиски, храмы, сфинксы.
36
Хеб-сед
При поднятии «Джеда» обязательно присутствовали фараон и вся семья, часто властелин сам тянул за один из канатов. После шли ритуальные бои, пляски и игры. Далее следовал ритуал очищения огнем храма — «освящение головы отца». В основной части ХС — воспроизведение ритуальной смерти царя, его оживление и возвращение ему магической власти над «природой» — Космосом, и восстановление на престоле в качестве нового царя. Вместо царя, без пролития крови (яд, удушение и т. д.) убивали другого. Для основной части ритуала устраивалось особое сооружение, к 4-м сторонам которого вели ступени, названные лестницами Юга, Севера, Востока и Запада. Тело убитого «другого» с атрибутами власти в руках находилось под навесом на возвышении. Преемник убитого совершал перед возвышением особый «священный» бег, показывал свою мощь и силу, и получал из рук своего мертвого «предшественника» символы власти над миром. При беге в этой кульминационной части ХС царь держал в руках предмет, служивший футляром для документа о праве наследовании престола, который он получал «как бы» от статуи царя-предшественника. Важность передачи символов власти от «мумии» предшественника к преемнику нашла продолжение в своеобразном обряде в ритуале посвящения александрийского патриарха, где новый патриарх получает pallium св. Марка из рук своего мертвого предшественника, причем правая рука мертвого патриарха кладется на голову нового, как бы благословляя его.
На заключительном этапе ХС — церемония «взятия пути к пребыванию на троне». Процессия направляется к платформе 4-х лестниц, на каждой стороне которой стоял трон, на который поочередно по сторонам садился царь. В этом ритуале заключается смысл магического объединения (кольца) земель. Хеб-сед (его основная часть) проходил в новолуние. Ритуал воспроизводился и в критические моменты для государства, угрожавшие ему распадом.
Уже с лета 1830 г. — революции в Париже, а затем отделения Бельгии, ситуация в Европе подходила к критической точке. В ноябре 1830 г. восстала Польша, угрожая целостности Империи. Многие отмечали, что вплоть до августа 1831 г. (взятие Варшавы) Пушкин находился в каком-то нервном возбуждении, не связанном с состоявшейся 18 февраля женитьбой (семейная жизнь как раз действовала на него успокаивающе). Ожидание несчастья перед порогом «своего очага» — главная психологическая подпочва «Выстрела». И одновременно — крик души — нет, за мной последний выстрел!
Но на этот раз его не прозвучало — смерть пришла к другому. 15 июня 1831 г. внезапно «от холеры», вскоре после посещения приехавшего из Санкт-Петербурга генерал-адъютанта царя А. Ф. Орлова, умер великий князь Константин. Графиня А. Д. Блудова в своих записках опубликованных «Русском Архиве» за 1874 г. прямо говорила, что «все были уверены, что Орлов ездил отравить великого князя Константина и Дибича».
Странности в связи с этой смертью отмечались уже давно. Только 27 июня вышел манифест Николая I о смерти брата. Гроб был плотно закрыт и запечатан, и только 16 июля вынесен из Витебского собора. После он долго стоял в Гатчине, и только 17 августа гроб с телом погребли без всяких почестей. Константин пролежал непогребенный 58 дней: 30 (!) дней он пролежал в Витебске, 28 — в Гатчине.