Шут и слово короля
Шрифт:
Кстати, повязка на рукаве барона почему-то стала вдвое уже — как тесемочка.
На лице барона появилось раздражение и работа мысли, но ответил принц.
— Отчего же нет. И мы тут видим еще одного благородного, которому общество шутов нравится намного больше нашего. Правда, лорд Рай?
— Боюсь, не справлюсь, ваше высочество, — учтиво ответил Рай, — мой характер все знают, я больше сижу молча, рта стараюсь не раскрывать…
Выпад в сторону принца был слишком очевиден, и в то же время изящно тонок — даже Кука одобрительно фыркнул, очень тихо, впрочем.
— А почему это его шутовское величество помалкивает, а ты, Кука, за него отдуваешься? — поинтересовался король. — Глядите, вот поменяю вас местами!
— Никак нельзя, ваше величество, — тут же отозвался Кука, — это все равно что поменять местами вас и первого министра.
Замечание короля было справедливо, Эдин не отрабатывал роль и на медяк, но… Слишком много смятения было в его душе, не шутилось. Граф — умирает? Аллиель, Милда, Якоб, Вудуду наконец…
Веселый королевский завтрак!
Этот день, второй день праздника, ещё назывался Днем Прощения. Он не был перегружен событиями — надо же королю и его ближним отдохнуть после славной охоты. Праздничная обязанность нашлась только Эдину: он опять, разодетый и в соломенной короне, проехал все на той же коняшке по улицам до площади. Теперь в него не бросали яблоками, он сам вез корзину, в которой лежали семь крупных яблок. Свита короля-шута на этот раз собралась вдвое меньшая, но Рай поехал, как же без него. И Кука тоже, гарцевал на приличных размеров кобыле, возможно, для контраста: большой Эдин на маленькой коняшке, а маленький Кука на большой. Надо сказать, Кука отлично справлялся со своей лошадью — еще один повод подивиться способностям маленького человечка.
Как и вчера, улицы запрудила гомонящая толпа, с разных сторон неслась музыка и вкусно пахло печеным и жареным. А вот площадь оказалась оцепленной стражей. Туда вывели узников из городской тюрьмы, человек двести, у каждого было железное кольцо на шее, с продетой в петли толстой веревкой — получается, все эти несчастные были связаны вместе. И семеро из них должны были сегодня получить полное прощение и свободу — вдобавок к яблоку, врученному королем-шутом. Тоже древний обычай.
— Эй, король! Выбери меня! — взвизгнула рослая молодайка и получила от стражника пинок в спину.
— Меня, меня! — тут же закричали со всех сторон.
— Пожалей меня, король!
— Мои дети, король! Пятеро!
Никто не вспоминал, что он шут, все кричали — король…
Как ни странно, Эдин на подобном действе еще не присутствовал, в это время в цирках всегда идут утренние представления, да и что интересного — толпа, стража. Зато теперь у него тут главная роль.
Инструкции Эдин получил заранее: выбирать наугад и не задумываться, чем быстрее, тем лучше.
— Не слушай! Я всегда глаза закрывал, — сказал Кука. — А иначе как? Выбрал — и сразу забудь, понял?
Теперь, на площади, Эдин в смятении смотрел на длинную цепь людей. Вперемешку: мужчин, женщин, совсем старых и почти детей. Кому дать свободу, вон тому старику? А почему не вон той девочке? Он множество преступлений мог натворить на своем веку. А эта малявка? Уж точно меньше… Не так?..
Старый шут, кажется, умел читать мысли, хотя на самом деле просто не сводил глаз с Эдина.
— Тот бедолага мог всю жизнь мошенничать и воровать мелочь, а эта куколка — убить мужа, чтобы уйти к любовнику. Ты никогда этого не узнаешь, — придвинувшись, негромко сказал он. — Не думай о справедливости. Справедливость, разбирательства — дело судей и короля. А ты король-шут, ты просто случай, удача для кого-то из этих несчастных. Твою руку ведет Всевышний, повторяй себе это. И не думай!
— Не думать о справедливости?..
Почему-то Эдину вот в этот, самый решающий момент было сложно как никогда.
— Дурень! — вскипел Кука. — Это и есть справедливость — что иногда кому-то везет просто так! Закрой глаза!
Первое яблоко Эдин бросил молоденькой беременной женщине, скрестившей руки на огромном животе. Пусть ей повезет, и ее ребенок родится на свободе. И оба они никогда не узнают, что этим обязаны воспоминанию о красивой и гордой темноволосой циркачке, которая семнадцать лет назад родила в тюрьме сына…
На площади стало заметно тише.
— Давай дальше, — буркнул Кука, — кстати, имей в иду, что в лирской тюрьме узникам дают соломенные подушки.
Эдин медленно шел вдоль цепи узников, на него смотрели — с мольбой, с надеждой, со злостью, с насмешкой… Хотя, в последних случаях надежда просто была спрятана слишком глубоко.
— Меня, король! — многие протягивали руки, стараясь схватить Эдина за полу камзола.
— Король, посмотри на меня!
— Какой ты молоденький, король, какой красивый!
— Ага, не то что та обезьяна. Навести нас, король, не обидим! Яблочек принеси!
— Ага, сколько лет уж не пробовал…
— Король, спаси меня, король…
Второе яблоко Эдин, почти не раздумывая, отдал пожилой женщине — она не кричала, просто смотрела так, что он не выдержал ее взгляда.
Осталось пять яблок, на полторы сотни человек.
И он сдался, закрыл глаза. Слишком трудно, оказывается — решать. Он не способен сейчас вершить справедливость, он просто удача, рука Всевышнего.
Что ж, надо думать, Всевышний знает, что делает…
Вот, семь яблок розданы, вся площадь разразилась ревом и криками.
— Наконец-то, — изрек Кука с облегчением, — теперь в замок! Тебе надо быть на полднике у королевы!
Осенний цветущий сад не то, что весенний. Нет того пьянящего запаха проснувшейся земли, головокружительных ароматов цветов и зелени. Осенние цветы пахнут холодно и тонко, зато выглядят роскошно. Здешнему садовнику следует отдать должное — маленький сад королевы в цветах утопал. Фигурные клумбы с поздними розами, астрами, георгинами, рядом, за неизвестным Эдину кустарником высотой по пояс, обильно цветущим белым и лиловым — фигурная ограда, сразу за ней — берег реки, на нем трава и камни, и извилистая дорожка между камней. Там пусто, должно быть, стража никого не подпускает. Виден был город на том берегу, большие каменные дома, сновали лодки…