Шут и слово короля
Шрифт:
— Распоряжения, лорд Эдин, распоряжения. Например, если бы вы прибыли сегодня, мы должны были бы обеспечить вам соответствующий комфорт для проведения брачной ночи и, так сказать, э… праздничную обстановку, соответствующую событию, на следующий день. Что и сделано. Поверьте, лорд Эдин, вся команда очень рада и, так сказать, предвкушает. Не так уж часто на палубе бывают праздники, верно?
Эдин был всерьез удивлен.
— Вы, случайно, не ждете от нас простыню наутро, милорд?
— Разумеется. А что вас удивляет? Милорду графу важно, чтобы ни у кого не возникло сомнений в правильном осуществлении брака, и этому было бы достаточно свидетелей. Ведь леди… э… его дочь, я правильно понял?
— Правильно. Но, вы же понимаете, мы проделали тяжелый путь, она чуть жива.
— Ну, что ж, — капитан взглянул на потолок, — это все очень понятно. Тогда важное событие само собой отложится на день, верно? Когда брачная простыня окажется на палубе, вся команда получит по соллену, милорд. Вы уж постарайтесь порадовать людей… э… хорошим и своевременным исполнением своих новых обязанностей.
Глаза капитана смеялись. Рай тоже хрюкнул и уткнулся в ладони.
А Эдин не знал, смеяться ему или…
И он подвинул к себе тарелку с жареной курицей.
Когда Эдин зашел в их с Аллиель каюту, она, в бархатном халате поверх рубашки, перебирала содержимое сундука, а служанка собирала на поднос остатки ужина леди.
— Доброй ночи, милорд, — и служанка поспешно ушла.
Аллиель подняла на него взгляд.
— Почему тебя все так называют?
— Твой отец придумал эту игру. Это его корабль. На кораблях так называют капитана, и еще иногда хозяина, такой обычай. Они просто дают понять, что подчиняются мне как хозяину. Не волнуйся, когда мы станем жить с Тасане, только ты будешь леди…
Она не улыбнулась шутке.
— Это корабль отца? А вот это, взгляни. И — мое платье!
Платье, алое платье для второго дня свадьбы, висело в углу.
— А что не так с платьем? — удивился Эдин, — красивое, по-моему.
— Да, красивое, — она стремительно подошла, развернула подол, — вот это кружево стоит не менее пяти солленов за локоть, и это только кружево. А какой шелк, какая работа, а рубины на застежках?
— Ну и что? — Эдин пожал плечами, — ты недовольна, что у тебя слишком роскошное платье? Перестань. Порадуйся, и все.
— В Лирском замке — это понятно. Но это и в замке было бы… вызывающе. А зачем мне такое платье — здесь?!
— Твой отец хотел, как лучше. Чтобы у тебя на свадьбу было самое лучшее. Или ты огорчаешься, что дамы и фрейлины королевы не увидят? Конечно, здешние матросы не оценят эти кружева, — Эдин фыркнул.
Ему самому тоже было глубоко безразлично, что там за кружева.
— А это? — Аллиель вернулась к сундуку, выхватила ворох каких-то вещичек, — такое белье есть у королевы. И то она не носит его каждый день! Это… Это все слишком!
— Так ты огорчена, что нет ничего на каждый день? Ну потерпи. Как только доберемся до лавок, купишь все, что тебе нужно. Не отец же выбирал тебе все эти кружавчики, он распорядился, а исполнили набекрень.
— Нет, нет. Ох, Эдин! — Аллиель всхлипнула.
— Ну, что ты? — он подошел, обнял, она прижалась лицом к его груди, — милая, все равно я считаю, что ходить постоянно в шелке и кружевах — не такое уж страдание. Или я чего-то не знаю?
— Ты не понимаешь. Мне это все равно — теперь. А вот раньше…
— А это уже неважно. «Раньше» закончилось, есть только «теперь», — он прижал её к сее, поцеловал.
— Тут и твое тоже, — Аллиель показала на сундук.
Эдин заглянул. Угол сундука занимали его вещи из цирка. Поверх свертков с одеждой, прикрытая платком, лежала костяная фигурка королевы Элвисы.
Она ведь тоже — на счастье.
Он взял фигурку в руки. Поставить где-нибудь на видном месте?
На миг ему показалась, что Элвиса перестала быть безмятежной, она взирала с интересом, и как-то … придирчиво? Эдин завернул фигурку в платок и убрал на место.
Нет уж. Они с Аллиель должны быть здесь вдвоем.
Он больше не чувствовал себя уставшим, она, похоже — тоже…
— Ты останешься здесь… на ночь? — голос деланно безмятежный, взгляд в угол.
Он напомнил ей очевидное:
— Милая. У меня тут нет другой постели. У тебя тоже. Мы ведь женаты, помнишь?
— Да, — она улыбнулась. — Говорят, что… В общем, они ждут, что мы… И отец тоже… Значит?
Он снова обнял ее.
— Милая. В своей постели мы ничьих распоряжений выполнять не станем. Как захотим, так и будет. Да?
Другое дело, что он сам не согласен был откладывать долго. А ей определенно нравилось в его объятиях.
— Я так и не понял тогда, что именно позволено брату, а теперь надо выяснять насчет мужа…
Она хотела отстраниться, он не пустил, обнял крепче, шепнул:
— Я люблю тебя, Аллиель.
Ему все меньше хотелось развлекать ее болтовней. Говоря по правде, уже совсем не хотелось. И страшно было что-то испортить, ведь первый раз — единственный.
— Всю ночь тебя обнимать можно только мужу, да? А поцеловать… вот так? А так?
Она уже не отстранялась, сама обняла его, погладила по волосам.
— А так? М-м?.. — продолжал он дразнить её.
В конце концов он подхватил ее на руки и отнес на кровать.
Кровать мерно покачивалась, «Виолика» на всех парусах неслась сквозь ночь, а до утра…
До утра было еще далеко.
Утром Эдина разбудил грохот на палубе. Аллиель еще спала, плотно завернувшись в одеяло. Засыпала она в его объятиях, это он точно помнил.
Шумели на палубе, шумели за хлипкой дверью каюты. Кто-то громко прокричал петухом — ибо не петух же там, в самом деле.