Шут-парад, или Правдивые истории обо всех шутах, паяцах, скоморохах и буффонах, паясничавших во все времена во всех странах и у всех народов мира
Шрифт:
Главный peгистратор парламента, свидетель такого чрезвычайного заседания, увековечил его память, внеся это в регистр после официального заседания, которое, благодаря скучной болтовне Мортинбоца, было более занимательно [50] .
Шутка Брюскэ, почти два века спустя, опять всплыла на поверхность и присутствии таких же знаменитых особ. К 1837 году герцог Орлеанский, старший сын Людовика-Филиппа, посетил суд в Руане вместе с герцогиней Орлеанской. Г-н Флокэ, главный peгистратор суда, попросил позволения у высоких посетителей прочитать им некоторые извлечения из регистра парламента; эго чтение вызвало всеобщий смех. Это оказался протокол того самого заседания, в котором Брюскэ выразил, таким блестящим образом, свои способности по части юридических наук.
50
См. Флокэ. Histoire du Parlenieut de Roueu т. II. стр. 19. 8.
Это не в первый раз, что Брюскэ смеялся над судебными властями. Гильом Буше [51] приводит еще другую выходку этого шута, жертвой которой сделался советник парижского суда.
«Я
51
Cм. S'er'ees. Гильома Буше. Руан. 1635. книга II, стр. 635.
Брюскэ очень часто нападал на духовенство, даже на пастырей церкви, как это видно из анекдота, о котором упоминает Ноэль дю Файль.
Один епископ сделался предметом насмешек Брюскэ; это духовное лицо очень боялось смерти и даже никто из приближенных не осмеливался произносить слова «умер», а обыкновенно говорили: «он болен, но теперь совершенно здоров». Однажды, епископ возвращался в свой замок, отстоявший на одно лье от города, который был его местом службы. Брюскэ узнал этого человека с таким странным характером и поехал вслед за епископом; пришел в его замок, раскланялся с хозяином, попросил у него благословения, отведал предложенного вина, поблагодарил его преосвященство и сказал, что должен оставить замок, так как ему необходимо было в тот же вечер быть в городе; затем, попросил метр-д’отеля снабдить его письмом, чтобы можно было достать свежих лошадей в городе, когда он поедет дальше. Заручившись письмом, Брюскэ переменил на нем адрес и написал новое письмо, стараясь подражать почерку метр-д’отеля, выводя длинные готические буквы, именно такие, над которыми смеялся Эразм, говоря, что все знатные люди пишут такими буквами, благодаря своему полному невежеству в науках. потому что они считали такое знание слишком унизительным для себя. Прибыв в город, Брюскэ представил это подложное письмо викарию, который, прочитав его, был очень удивлен, узнав из письма, что епископ на пути в замок был очень утомлен и скончался от апоплексического удара, приехав в замок; епископу не пришлось, как он этого всегда желал, умереть среди своей дорогой паствы. Поэтому прислуга замка просит, чтобы духовенство города прибыло в замок с надлежащей церемонией для перенесения тела епископа в собор. Лишь только в городе разнесся слух о смерти епископа, как тотчас город был увешан черными флагами, заказан гроб и воздвигнут катафалк.
На следующий день, с самого раннего утра, в замок прибыло духовенство из города с траурной колесницей, чтобы перевезти тело. В это время епископ спал невозмутимым сном; но погребальное пение разбудило его, он, испуганный, вскочил со своей постели, позвал слуг и спрашивал их, что это значит. Конечно, всё это скоро открылось и представьте себе негодование епископа.
Однако, при дворе Генриха II был соперник Брюскэ вполне его достойный и который, хотя и был маршалом Франции и принадлежал к одной из знаменитых фамилий Флоренции, но все же не пропускал случая отвечать на мистификации королевского шута. В этой борьбе с ловким флорентийцем не всегда последнее слово оставалось за Брюскэ. Но тут мы опять вернемся к Брантому, который посвятил двадцать страниц своей книги, где описывается борьба, происходившая между Брюскэ и маршалом Строцци. [52] «Маршал Строцци очень любил задевать Брюскэ и вел с ним постоянную борьбу; точно также и королевский шут отвечал ему шутками и остротами на все его нападки.
52
Пьерр де Строцци происходил от благородной фамилии Флоренции, которая принимала деятельное участие во всех внутренних делах этого города в ХVI столетии, он приходился двоюродным братом Екатерине Медичи. Конечно, такое родство и положило начало его счастливой судьбе. Он был сделан маршалом Франции и умер в 1558 г. при осаде Тионвилля.
Однажды во дворце было большое празднество и маршал Строцци явился в полном параде; на нем был великолепный плащ черного бархата, вышитый серебром по тогдашней моде. Брюскэ очень завидовал такому красивому плащу и хотел посмеяться над маршалом. Шут отправился в королевскую кухню, взял свиного сала, и смешал его с яйцом; затем, с этим снадобьем отправился опять в королевские покои, подкрался незаметно к маршалу Строцци, вымазал ему всю спину приготовленной им в кухне смесью и затем, повернув его к королю, сказал: «Государь, посмотрите, какие красивые золотые аксельбанты у маршала». Король никак не мог удержаться от смеха, а маршал нисколько не рассердился, а только сказал: «Поди, Брюскэ, скажи моим людям, чтобы они мне принесли другой плащ, а этот возьми себе, так как верно тебе очень хотелось его приобрести и потому можешь его взять, но только даю тебе честное слово, что ты мне за это заплатишь.
«Несколько дней спустя, когда Брюскэ совершенно забыл об этом происшествии, как вдруг маршал Строцци явился к нему в почтовый дом, где бывал несколько раз и прежде и хорошо заметил ту комнату, в которой Брюскэ прятал свою серебряную посуду у него было много серебра, частью подаренного, частью выпрошенного; но этот маршал привел с собою искусного слесаря, которого он одел, как принца и дал ему необходимые наставления. Придя к Брюскэ, он стал с ним прохаживаться по комнате и сделал незаметный знак мнимому принцу, чтобы показать ему, где находится заветная комната; затем, маршал взял под руку Брюскэ и увел его гулять сначала в сад, потом отправился вместе с ним осматривать его конюшни. В это время мнимый принц и его свита обделали все, как следует; слесарь искусно отпер замок и также искусно и запер его, так что этого никак нельзя было заметить; свита мнимого принца захватила с собою все серебро,
«В другой раз маршал Строцци приехал к королю на прекрасном коне, покрытом дорогой попоной, вышитой серебром. Он не отдал бы этого коня и за пятьсот экю. Маршал, доехав до подъезда дворца, сошел с коня и поручил его надзору своего лакея, на время своего визита королю. Брюскэ только что вышел из Лувра и видел, как маршал сходил с лошади. Шут подошел к лакею, который стерег коня и сказал ему, что маршал Строцци забыл один необходимый пакет дома и просил его, Брюскэ, привезти ему этот пакет и взять его лошадь, с тем только, чтобы он хорошенько смотрел за нею. Лакей не задумался ни на минуту отдать ему лошадь, так как он часто видел, как маршал разговаривал с Брюскэ. Между тем, шут вскочил на лошадь и поехал прямо к себе домой, там он обрезал ей гриву и половину уха; затем, он расседлал ее и снял с нее чепрак. Вскоре на почтовый двор приехал курьер, ему понадобилась почтовая лошадь, которая могла бы свезти большой чемодан; тогда Брюскэ распоряжается, чтобы лошадь маршала оседлали бы почтовым седлом, на которое нагрузили тяжелый чемодан и погнали ее до Лонжюмо… Когда лошадь вернулась обратно, то Брюскэ отправил лошадь в таком виде к маршалу и приказал сказать сопровождавшему ее почтарю: «Мой господин посылает обратно вам вашу лошадь; она вполне годится для почты, я ее испробовал отсюда до Лонжюмо; она в три четверти часа проскакала туда и обратно; он спрашивает у вас, маршал, не продадите ли вы ее за пятьдесят экю, тогда он их вам пришлёт. Маршал Строцци, увидев до какой степени обезображена его лошадь, послал сказать Брюскэ: «отведи ее обратно к твоему господину, пусть он ее оставит у себя».
«Нисколько дней спустя, маршал Строцци вздумал отправиться к королю в Компьен на почтовых лошадях и послал сказать Брюскэ, чтобы тот прислал ему двадцать самых лучших лошадей, а иначе он с ним рассорится. Маршал оставил для себя только семь лошадей и одну вьючную. Затем он дал нисколько лошадей своим бедным солдатам, которым приходилось возвращаться пешком в свои полки, но почтарь этого не заметил, так как ему было сказано, что эти люди приедут после; две лошади маршал продал двум мельникам из Понтоменье для перевозки муки; эти последние лошади были куплены с большим удовольствием, так как за них спросили очень дешево. Нисколько дней спустя, эти лошади были пойманы почтарями на границе в то время, когда они перевозили муку. Этих лошадей задержали и Брюскэ обратился с жалобой в суд; но заведенная тяжба обошлась шуту очень дорого, так что и сами лошади этого не стоили [53] .
53
Венецианский посланник к Марино Каналли еще в царствование Франциска I говорил о медленности судопроизводства по Франции и о сопряженных с этим издержках: «Дело в тысячу экю требует две тысячи экю издержек и тянется десять лет».
Что же касается до других лошадей, на которых ехал сам маршал Строцци, то они довезли его до Компьена и были до такой степени измучены, что их там и оставили. Таким образом, Брюскэ пришлось очень дорого заплатить за обезображенную им лошадь маршала: но все эти шутки сопровождались только смехом и остротами.
В другой раз, рассказывает еще Брантом, который неутомимо рассказывает в своей книге о всех выходках своего любимого шута, Брюскэ отправился к маршалу Строцци и стал просить последнего примириться с ним и не делать ему таких неприятностей которые так дорого обходятся. Вследствие заключения такого условия, Брюскэ пригласил маршала к себе обедать вместе с несколькими придворными, и обещал их угостить па славу. Маршал согласился принять приглашение и в назначенный день приехал к Брюскэ вместе с несколькими придворными. Когда они приехали, шут радушно их встретил – у него была перекинута через плечо салфетка, точно он сам хотел исполнять обязанность мэтр-д’отеля. «Успокойтесь, господа, сказал Брюскэ, я сам принесу вам кушанье». Действительно, он тотчас же его принес. Первым блюдом были пироги, всевозможных величины: и большие, и средние, и маленькие, все они были прямо из печки и от них пахло очень хорошо; видно было, что он не поскупился положить в эти пироги пряностей: тут была и корица и даже мускат. Когда все гости сели за стол, то хозяин сказал им:
– Садитесь, господа, кушайте и постарайтесь поскорее истребить это кушанье, чтобы очистить вам место для других, которые я вам тотчас подам.
Однако, Брюскэ, сказав это, надел шляпу, пристегнул шпагу и отправился в Лувр известить короля о своем пиршестве. Гости, между тем, принялись за принесенные пироги. Но что же оказалось? В одном была запечена лошадиная кожа, в другом уздечки, а то копыта и т. д. Некоторые из гостей не успевшие разглядеть в чем заключается начинка, уже откусили пирога и стали его выплевывать. Конечно, они не ожидали такой выходки от Брюскэ и надеялись, что он сейчас подаст им хорошего мяса; но их ожидания были напрасны; никто не являлся; тогда они стали просить пить; им подали самого лучшего вина, гости выпили, развеселились и, казалось, забыли о выходке Брюскэ. Допив поданное вино, они потребовали еще; тогда слуги и почтари, которые также прислуживали за столом, объявили, что их господин приготовлял сам это вино и приказал сказать, чтобы гости сказали, который из этих сортов они находят самым лучшим, такой им и подадут. Приглашенные много смеялись, говорили, но прошло уже несколько времени, а Брюскэ всё не было; тогда они спросили у слуг, куда девался их господин? На это им отвечали, что король прислал за их господином и он поспешно отправился во дворец. Тогда гости спросили, не подадут ли им еще какого-либо угощения и получили отрицательный ответ. Гости встали из-за стола и отправились в кухню. Там они не нашли никого, печь была совершенно холодная и вся посуда на месте. Тогда эти господа порешили уйти, взялись за свои шляпы и шпаги и хотели пойти поискать, где можно было бы пообедать; они чувствовали сильный голод, потому что уже было далеко за полдень.