Шут. Книга III
Шрифт:
Шут не выдержал и вышел вон. Он лишь усмехнулся бы, погляди на него Тодрик с ненавистью, вызовом или презрением, как это бывало обычно… но чужую боль Шут не выносил. Догоняя Руальда, он подумал, что навряд ли захочет снова увидеть принца в ближайшее время. Пусть уж король один брата допрашивает. Или вот с Дени хотя бы.
«Не хочу, – твердил он, яростно печатая шаги по гулкому тюремному коридору. – Не хочу!»
А сам ненавидел себя в этот момент за слабость, за желание убежать… потому что после тех слов Руальда про «умного собеседника» было бы верхом безразличия и даже неблагодарности отходить в сторонку. Особенно
Дворянство…
В мальчишеские годы Шут даже, бывало, мечтал, что неплохо бы стать знатным, но чем дольше жил среди господ, тем большим равнодушием проникался к этой фантазии. Ему претила идея превосходства, которая пронизывала весь образ жизни титулованных особ. И была противна одна только мысль о том, чтобы стать одним из тех, кто больше всего увлечен своим внешним видом, размахом владений по сравнению с соседскими да попытками подобраться поближе к королю. Последнее было особенно противно. Может быть, именно поэтому Шут никогда не пытался выглядеть лучше, чем был на самом деле, и говорил по большей части то, что действительно думал, а не заливал сиропом уши окружающих. Со временем он настолько привык отличаться от вельможных господ, что уже едва ли сумел бы вообразить титул перед собственным именем.
Разве мог он тогда, даже в самых безумных фантазиях, представить, что детская мечта вновь завладеет его умом? Да по такой причине… Шуту и теперь было бы безразлично, как его называют, кабы не Элея, рядом с которой господин Патрик осознавал всю неприглядность своего безродного положения. Ради нее Шут без колебаний принял бы эти безумные правила этикета, эту столь чуждую ему необходимость любезничать. Мысленно он уже давно снял с себя бубенцы и отказался от восторженных возгласов изумленной публики, которая (чего уж скромничать) все-таки любила выступления господина Патрика… Только бы не видеть насмешек в глазах других людей. Насмешек, обращенных не к дураку в пестром наряде, а к той, кого еще недавно величали королевой.
Мрачные коридоры Лагона были путаны и наводили на Шута непреодолимую тоску. Как назло, он в какой-то момент умудрился свернуть не туда и очень скоро понял, что самостоятельно не выберется на верхние уровни. Лабиринт городской тюрьмы ветвился, путался, и вскоре Шуту стало казаться, будто он попал в чей-то дурной сон, бредовый кошмар… Крепко держа в руке небольшой факел, он шел все быстрее и молился о том, чтобы встретить хоть кого-нибудь, любого стражника, но все они как вымерли, а коридоры становились чем дальше, тем заброшенней. Лишь мрачные двери темниц безмолвно скалились своими зарешеченными оконцами, да свисала из углов паутина.
В конце концов Шут понял, что начинает впадать в панику. Он резко остановился и заставил себя вдохнуть поглубже. А потом на выдохе медленно открыл глаза по-другому.
Ох, лучше б он этого не делал…
Из другого мира Лагон виделся еще ужасней, чем наяву. Вся та скорбь, что таились в его стенах, немедленно обрушились на Шута липкой багровой сетью чужих страданий. От неожиданности он даже дышать перестал, но потом все-таки собрался с силами и заставил себя оглядеться, нащупывая путь наверх, прочь из этого кошмара. Кое-как Шут запомнил дорогу и поспешил вырваться назад в привычную реальность, где тошнотворное дыхание тюрьмы было менее ощутимо. Обратно он бежал, почти не глядя по сторонам, желая лишь одного – увидеть свет, яркий солнечный свет. Вдохнуть полной грудью свежий весенний воздух, напоенный ароматами пробуждающейся жизни.
Когда Шут выскочил прямо перед караульным, стерегущим дверь на лестницу, тот изумленно поднял бровь.
– Э, господин, что это с вами? На вас прям-таки лица нет… Да как вы вообще забрались в этот переход? Им никто не пользуется уж лет десять!
Шут понял, что ему и в самом деле «повезло» по-настоящему заблудиться. И кабы не чудесный дар, возможно, Руальд так и не нашел бы даже косточек своего друга в бесконечных переходах лагонской утробы.
Отвечать стражнику Шут ничего не стал. С трудом изобразил улыбку и ринулся наверх, благо дверь не была заперта. Караульный что-то сказал ему вслед, но слова эти до Шутовых ушей уже не долетели. С трудом дыша, он вывалился на тюремный двор и в изнеможении опустился наземь под первой попавшейся стеной. У него даже не осталось сил задуматься, отчего никому и в голову не пришло останавливать его, спрашивать, кто он таков, и уточнять, не преступник ли.
– Светлые боги… – пробормотал Шут, проводя рукой по лицу и пытаясь стряхнуть налипшую хмарь. Но богатое воображение продолжало рисовать страшные картины существования в стенах Лагона. Пытки, невыносимое ожидание казни, тоскливую бесконечность одинаковых дней в заточении…
А потом вдруг вспомнилась та ночь, которую он сам провел в темнице.
Запах нечистот, крысы, холод, страх…
К счастью, спустя пару минут, к Шуту подошел один из гвардейцев и вывел из этого полубреда-полуобморока.
– Господин Патрик! Вас там король обыскался. Не изволите ли пройти? – Гвардеец смотрел на Шута с недоумением, оно и понятно: не каждый день приближенные к Его Величеству люди подпирают спиной тюремные стены. Да еще и с таким видом, точно сейчас без памяти свалятся. – Может, вам водицы подать? – спросил он обеспокоенно и переступил с ноги на ногу.
– Не надо… – Шут отмахнулся как мог небрежно и поднялся с холодных каменных плит, делая вид, что с ним все хорошо. – Ведите лучше к королю.
Шагая следом за гвардейцем в кабинет начальника тюрьмы, он и сам удивлялся, с каких это пор стал так чувствителен. Мало ли неприятного, даже отвратительного было в жизни? Но чтоб вот так… совсем потерять над собой контроль, поддаться страху и тоске…
Все это было странно.
И Шут не хотел, да волей-неволей возвращался мыслями к вчерашнему происшествию. Он даже пощупал плечо сквозь рукав, хотя оно больше не болело. И все же мысли о том, что враги снова попытались добраться до него, не оставляли Шута до тех пор, пока он не оказался в большом, но весьма неуютном кабинете, где Руальд уже успел выкурить несколько трубок, поджидая своего друга.
– Пат, – король, хмурясь, посмотрел на Шута, – что с тобой опять, а? Бледный, как мертвец.
Шут поморщился: рассказывать о своей слабости ему не хотелось, даже если она была не порождением его ума, а делом рук недругов.
– Заблудился, – коротко сказал он и упал в соседнее кресло, потянувшись оттуда к пузатому кувшину, стоявшему перед Руальдом. В том, что посудина содержит отличное вино, Шут даже на миг не усомнился.
Король посмотрел на него с недоверием и некоторой тревогой.