Шут. Книга III
Шрифт:
За всю дорогу до столицы Руальд к своему младшему больше не подошел. Теперь настал его черед делать вид, что Тодрика попросту нет. А в Золотой принца сразу же отконвоировали в Лагон – главную городскую тюрьму. Даже не в подвалы Чертога. Вот тогда-то Их Высочество и ударились в панику. Потребовали встречи с королем, своих покоев и горячей ванны.
По мнению Шута, это было не столько даже глупо, сколько до крайности самонадеянно. Вероятно, принц полагал, будто ему самому можно вытворять что угодно, а Руальд должен все терпеть и относиться к выходкам брата, точно это детские шалости. Но король даже суд собирать
«Умер ты для всех? – сказал он брату. – Вот и оставайся мертвым. Нет тебя больше».
И лично проследил, чтобы на дверь повесили самый большой замок.
Шут даже представить боялся, что на самом деле чувствует король. Но по глазам Руальда видел: тот уже готов на многое. Нет, не казнить… и даже не увечить. Просто забыть навсегда про эту холодную каменную комнату в Лагоне. Снять караул гвардейцев, а ключ от тяжелого замка выбросить в море. Небось, тюремные харчи и через оконце подать можно.
И, видят боги, Шут не осудил бы своего короля за такое решение.
Заговорил Тодрик через неделю. Он, конечно, и раньше бы это сделал, да только Руальд не спешил навестить брата. И к тому моменту, когда дверь в камеру наконец отворили, принц уже безо всяких пыток готов был рассказать что угодно. Шут во время этой «беседы» тоже присутствовал. И вскоре ему стало совершенно ясно: Тодрик все-таки глуп. Просто глуп. Из-за слепой жажды взобраться на трон принц даже не понял того, что был марионеткой в руках настоящих мастеров дергать за ниточки.
Верней, понял, да только слишком поздно.
Когда Шут увидел Руальдова братца, то невольно испытал к нему жалость. Тодрик выглядел ужасно: грязный, оборванный, заросший щетиной. От него дурно пахло, да и в самой камере стоял затхлый смрад: ни ночных ваз, ни даже помойных ведер тут не было – только сливная дыра в полу.
«Он заслужил это, – напомнил себе Шут. – Сколько людей из-за него пострадало! Хирги и Нар больше нет…»
Однако смотреть на униженного принца было вовсе не так приятно, как ожидалось. Когда они с Руальдом и Дени вошли в камеру, Тодрик уже не скалился и не изображал на лице брезгливое презрение. Увидев брата, он попытался схватить его за руку – вероятно, чтобы начать вымаливать прощение. Но Дени, скорее даже по привычке, чем осознанно, заслонил короля, отбросив принца выверенным холодным ударом воина. Падая, Тодрик сумел уцепиться лишь за край братнина плаща. Но вцепился он намертво. Шут видел, как побелели его пальцы, судорожно стиснутые на иссиня-черной ткани. Несколько мгновений Его Высочество хрипло кашлял, пытаясь наполнить воздухом отбитое нутро. Дени хмуро смотрел на перекошенное от боли лицо принца. Когда-то он точно так же защищал и этого красивого черноволосого мальчика…
Король стоял безмолвен и недвижим. Ждал.
– Забери меня отсюда! – выдохнул Тодрик, едва лишь к нему вернулась возможность говорить. Он почти рыдал, но будто и вовсе не замечал, как жалко, как недостойно выглядит… – Руальд! Забери! Пожалуйста! Пожалуйста!
Дени нахмурился еще больше. Шут незаметно отодвинулся куда-то в угол. Только лицо короля оставалось непроницаемым, и, когда тот заговорил, Шут не узнал голос друга.
– Капитан, сообщите Его Высочеству, – холодные слова падали, точно камни, – что он может изложить все известные ему факты об убийстве моей жены, похищении сына и заговоре против короны. Пусть Его Высочество учтет: от честности и полноты ответов зависит его дальнейшая судьба.
Тодрик смотрел на брата с ужасом, а Руальд спокойно сел на широкий табурет, услужливо внесенный одним из гвардейцев, и, не глядя более на принца, неспешно раскурил трубку.
Какое-то время Тодрик, дрожа губами, еще цеплялся за плащ короля, точно дитя за мамкину юбку, но потом, наверное, все-таки понял, как это выглядит со стороны, и разжал пальцы. Умоляюще глядя на брата, он попятился, неловко опустился на колени, хотел сказать что-то, но так и не смог. Закрыв лицо ладонями, съежился, показавшись вдруг Шуту совсем мальчишкой. Только вовсе не похожим на того избалованного инфанта, который мучил юного господина Патрика мелкими, но ужасно обидными пакостями.
«Он же враг! – снова попытался убедить себя Шут, но все равно видел перед собой обычного живого человека, который страдал и искал милосердия. Он вздохнул еле слышно и перевел взгляд на Руальда. – Каково тебе, мой король? Ведь ты любил его. Небось, учил, как меч в руках держать, и утешал, если случались разбитые коленки… Почему, ну почему все вышло именно так?»
Ответов на такие вопросы едва ли дождешься. Тем более что Тодрик и на более конкретные-то не мог ничего сказать: его било крупной дрожью, как от падучей, вместо слов из горла выходил только глухой сип.
– Подайте воды, – велел Руальд. Почти тут же возник маленький кувшин. Дени протянул его принцу, но глиняный сосуд выскользнул из пальцев Тодрика и разбился с плеском. Принц замер, с какой-то совершенно звериной тоской глядя на лужу под ногами. Как будто не воды лишился, а услышал смертный приговор без права на помилование.
Из-за двери, со стороны дальних в этом коридоре темниц, послышался железный лязг. Кто-то отворил одну из решеток, и мгновением спустя до камеры Тодрика донесся отчаянный, полный ужаса крик.
«Нет! Нет! Пустите! А-а-а… Я не хочу! Не хочу… Не-е-ет!..» – рыдания несчастного стали ближе, а потом вновь отдалились, сопровождаемые негромким разговором двух стражников, которые даже не сбились с шага, волоча за собой преступника.
Парня вели на эшафот. Шут понял это сразу. Тодрик тоже. Глаза у принца стали совсем безумными.
– Ладно… – вздохнул король, едва только стенания и крики затихли. – Капитан, сопроводите Его Высочество в камеру для знатных, пусть ему принесут чистую одежду и позволят вымыться. Я вернусь ровно через два часа. Позаботьтесь, чтобы к этому времени принц был способен связно говорить.
Дени коротко кивнул, но Руальд уже выходил из темницы и даже не заметил этого. Шут же помедлил следовать за ним: он все смотрел на Тодрика, намеренно вытаскивая из памяти самые ужасные события, причиной которых стал брат короля. Ему хотелось снова ощутить тот гнев, ту ненависть, которые давали право судить. Но в голове почему-то настойчиво звучали лишь слова наставницы о том, что порой человек – лишь орудие богов. А в следующий миг Тодрик поднял голову и встретился с Шутом глазами.
Ох, сколько же обиды, сколько безграничной, невыразимой никакими словами обиды было в этом взгляде! Она сочилась даже сквозь страх.