Шутка обэриута
Шрифт:
Какой речевой напор, Виктории нельзя отказать…
Я был нужен?
Я был, был, был, – застучало в виске.
– Можно… – пожелал Ане, дочке Антошки и маме Виктории, выздоровления.
– Спасибо. Желаю не заскучать, чтобы вам было о чём подумать, – припомните-ка, пожалуйста, итальянскую картину, репродукция которой висела у нас дома рядом с чёрным буфетом. Не забыли?
Уф-ф!
Какой на меня спрос сегодня!
Страстное требовательное вторжение в мой тихий мирок, на память мою, – все надежды; отключил телефон; мало мне сбоев сердцебиения, так ещё подсоединён я, оказывается, к всемирной тахикардии.
Испытал странный стимул-толчок в Сиене, на прекраснейшей из площадей, а за полночь, возвращаясь из Сиены на последней электричке, в пустом вагоне, гадал: к чему вторжение мистики в мой славный тосканский быт могло привести? Фары одинокой машины ощупывали жёлто-зелёный холм, я, зачарованный блужданием светового пятна, (когда-то в Крыму следил за поисковой вкрадчивостью фар, точь-в-точь так же ощупывавших склон, поджигавших мазанки на нём), запускал маниакально мысли по кругу, – писание «ни о чём» не возродит Большой Смысл, мир, лет сто назад цельный и достоверный, раскололся в аналитических дробилках прогресса на мельчайшие фракции и – рассыпался на виртуальные осколки, которые в свою очередь превращались в опилки, но не было универсального магнита, способного извлекать из крошева, стягивать в актуальную картину мира опилки минувшей подлинности…
И почему вспоминался Крым?
Дразнящая дрожь далёких огоньков, поисковые пятна фар, рифмуясь с увиденным по прошествии лет из итальянской электрички, ни на что практически не влияли, мало ли иссохших, как опавшие листья, соображений инерционно кружится
Что же символизировал случай: разумность или недоразумение?
Случай набухал шифрованными сигналами.
Пальцы пробежались по клавиатуре, – время встрепенулось, ускорилось, меня, дезориентированного, вовлекая в причудливый танец; в какую сторону потянуло, куда дёрнуло, понеслось? В Тоскане я, выброшенный из бытийных скреп, спонтанно откликался лишь на зрительные впечатления «ни о чём», однако сейчас-то случай, как бы ни упирался я, озадачивал, – события замелькали.
Так, сухо: встреча с отцом, – приглашение на спектакль в Толстовском доме, – письмо Лины, – звонок Бызовой.
Обычная, хотя неожиданная строка.
Смахивает на оглавление? – я машинально бил по шляпкам уже забитых гвоздей: вернувшись в Петербург, расслабленно и потерянно, не понимая чем бы себя занять, вертел головой на Владимирской площади, сглатывал горечь элегии; встреч не ждал, об умыслах Случая не подозревал, жмурясь от солнца, радовался отрешённой уравновешенности, и на тебе…
«Случай – орудие Провидения», классно сформулировано, но тут набор, – подбор! – случайностей.
Так-так-так, ещё и Головчинер по наводке Провидения, дёрнувшего высоколобую марионетку за ниточку, явился-не-запылился: Данька, Лина, Виктория интересовались одним предметом… – на кой им, на троих, Тициан?
А – мне?
Не предлагалась ли Случаем, подборщиком и компоновщиком неожиданностей, сквозная тема?
И не связана ли тема со стрелою судьбы?
Красиво: тема как оперение стрелы.
А совпадения? Небесные подсказки, подставки…
Шли годы со всякой полезной и бесполезной всячиной, однако Тициановская «Венера перед зеркалом» (не благодаря ли плохонькой репродукции?) стала бессрочным и прочным, пусть и отретушированным, воспоминанием…
Конец ознакомительного фрагмента.