Схватка в западне

Великанов Николай Тимофеевич

* * *

После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак.

— Стой! Кто такие? — оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, как из преисподней, протяжно, затухающе.

— Свои…

Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.

Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:

— Пароль?

— Вот заладил: «Клинок». Что отзыв?

— «Киев», —

последовал отзыв.

— Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?

— До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?

— Кто такие — не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.

— Много вас разных ездиют… Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть в тумане таком. В общем, держитесь поближе к дворам. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.

Тимофей толкнул Софрона:

— Слыхал пароль и отзыв? Молодчага караульный, помог нам. Поехали.

Двинулись молча, прямо по стежке, наугад — куда приведет. А привела она все к тому же караульному.

— Стой! — раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.

— Задремал, служба, — с укоризной сказал Тимофей окликавшему и назвал пароль.

— Чегой-то задремал? — обиделся караульный. — Никак нет, не задремал. Я в явном виде — как есть.

Сначала из молочной пелены вырисовался небольшой зарод, потом уже сторожевой пост возле него.

Постовой, пропуская мимо себя ряды конников, возмущался:

— Нет от вас покоя. Вон сколько всяких… Ого! Сотня, что ли?..

Проезжавший Хмарин шикнул:

— Поговори мне…

— Сказали бы хоть, какой части.

— Много знать будешь, скоро состаришься.

Отряд Тулагина беспрепятственно вошел в станицу…

Из рассказов Чернозерова и Варвары Тимофей знал, что улиц в Серебровской одна всего, зато переулков больше чем достаточно. Они с разных концов разрезали станицу вдоль и поперек. Но откуда бы каждый ни начинался, непременно выходил к Круговику, так серебровцы именовали площадь возле церкви, где обычно собирался казацкий круг. Поэтому Тулагин, въехав в первопопавшийся проулок, уверенно повел им отряд.

В Серебровской туман был значительно реже. Или оттого, что сидела она на возвышенности, или сказывалось приближение восхода. Во всяком случае, здесь можно было различить не только избы и изгороди, но и станичников, выгонявших со двора скот, хлопочущих по хозяйству.

Как и предполагал Тулагин, проулок уперся в круглую площадь, посреди которой стояла в чугунной ограде небольшая церковь, вскинув в утреннюю дымку неба медную шапку колокольного купола. Сворачивая к атаманскому флигелю, Тимофей приказал Софрону:

— Перекрой двумя десятками подступы к площади и держи под прицелом уличный выезд из станицы. Увидишь, что мы с Хмариным отгостевали у есаула, гоните за нами.

Шестнадцать красногвардейцев во главе с Тулагиным с карабинами наизготове приблизились ко двору Шапкина. Из ворот вышел зевающий часовой. Он не успел как следует прозеваться, а Ухватеев уже занес над ним шашку и негромко, но внушительно скомандовал:

— Кидай оружие!

Ложись!

Семеновец не подчинился, отпрянул к воротам, однако клинок Ухватеева настиг его, часовой охнул, свалился у ограды.

Соскочив с лошадей, несколько бойцов вбежали во двор. Хмарин и два казака поднялись по ступенькам на открытую веранду. У двери на корточках сидел второй часовой. Они разоружили его, сволокли с лестницы.

— Во флигеле есть охрана? — спросил Тимофей очумевшего от страха часового.

— Не-е-ма… — протянул он.

— Кормилов спит?

— Их благородие, кажись, покедова не проснулись. А господин урядник выходил по надобности.

— Где расквартированы остальные?

— У станичного батюшки отца Конона. В правлении. И у лекарки Василихи…

Тимофей кинул Ухватееву.

— Возьми ребят, наведайся в правление, к попу и лекарке. — Повернулся к часовому, до которого, кажется, дошло, что перед ним красные и главное для него сейчас — спасти свою жизнь: — А ты, охрана, давай веди нас в гости к есаулу, И без дурости… Постучи Шапкину, да так, штоб открыл дверь не тревожась.

— Все сделаю по вашему указу. Не убивайте, ради Христа… У меня детишки… Все сделаю. Не губите, родненькие….

* * *

Есаула Кормилова Тимофей еле узнал. Когда Хмарин ввел его в исподнем белье в ярко освещенную двумя десятилинейными лампами гостиную, ту самую, в которой Тулагин когда-то стоял связанный, окровавленный, с выбитыми зубами, перед Тимофеем предстал человек, мало похожий на прежнего самодовольного, пышущего энергией белогвардейского офицера. Куда делись спесь его, уверенный, пронизывающий взгляд огненных глаз. На скуластом лице по-старушечьи гармошилась кожа, чиряки коричневатыми морщинистыми кружками расплылись по щекам и лбу.

Кормилов был не испуганным, не потрясенным, а, пожалуй, безразличным. Он вяло посмотрел на Тулагина, на трясущегося Шапкина, поправил сбившуюся под рубахой бинтовую повязку. Тимофей обратил внимание, что есаул как-то неестественно косо держит голову; ее, точно невидимыми нитями, все время тянуло к правому плечу.

— Со свиданьем, есаул, — спокойно сказал Тимофей.

Кормилов болезненно крутнул головой, но ни слова не произнес.

Хмарин подтолкнул его в бок дулом карабина:

— Поздоровайся!.. У него язык усох, товарищ командир. Я зашел в спальню, значит, и тихо шашку, наган от него подалее… Ну, потом пятки малость пощекотал… Так он, не разобравшись со спанья, заругался поначалу. Матерно. А когда раскрыл зенки — язык и усох.

Тимофей поманил Шапкина:

— Помоги их благородию одеться по форме. Што за вид в исподнем.

Атаман послушно принес мундир, шаровары, сапоги есаулу, попытался оказать ему помощь, но Кормилов оттолкнул Шапкина…

Как полмесяца назад семеновцы выводили Тулагина из атаманского флигеля, так теперь Кормилова вели красногвардейцы на церковную площадь. Есаул ежился от утренней прохлады и от предчувствия неизбежного для него исхода. Он шел мелкими шажками, вкрадчиво озираясь по сторонам.