Схватка за Родос
Шрифт:
Величественное и страшное зрелище одновременно — лобовое столкновение броненосной конницы, в котором одна сторона нисколько не уступала другой ни по вооружению, ни по вдохновенной ярости! Лязг железа, ржание коней, треск ломающихся копий… Кони турок не были, в отличие от большинства христианских, покрыты цветастыми накидками, они просто сверкали металлом на ярком солнце. Французская тяжелая кавалерия, преломив копья во всеобщем — поистине таранном — ударе, теперь орудовала в ближнем бою не слишком длинными, но острыми мечами, сменившими к тому времени длинные рубящие мечи, уже бесполезные против крепких лат, и боевыми молотами и шестоперами, прекрасно крушившими ребристые доспехи сипахов.
Пищальный огонь со стен помогал христианам, и сипахи
Сипахи молча и ожесточенно отбивались от наседавших латников булавами на длинных рукоятях, а также довольно успешно вели стрельбу из луков, чем христиане в целом похвастаться не могли. Исключение составляли лишь конные английские воины, стрелявшие с коней не менее ловко, чем с земли, только луки для этого дела у них были поменьше, не то, что у пехоты — выше человеческого роста!
Деметриос Софианос, которого мы привыкли видеть в обличии подлого льстеца, лжеца и интригана, в момент этой схватки показал себя с наилучшей стороны, как воин и мужчина. Не дрожа за собственную шкуру, опьяненный яростью боя, он, по свидетельству своих врагов-христиан, не только сумел остановить отступление сипахов, но и отчаянно повел их в контратаку. Натиск французов спервоначала был остановлен, а затем и преодолен: яростно рубившийся грек-ренегат вел тяжелую турецкую конницу к победе. Виконт д’Обюссон, крепко сжав меч, отдал приказ командиру оверньских всадников брату де Мюрату:
— Потесни их с фланга — только не увлекайся! А я попробую остановить этого…
Разыгрался поединок в лучших традициях рыцарского Средневековья: виконт, бывший уже в годах, даже сейчас считаемых преклонными, молодым орлом налетел на христопродавца. Какое-то время оба яростно рубились. Наконец, тяжелая сабля Деметриоса отлетела в сторону. Впрочем, он сам успел пригнуться и избежать рокового для себя палаческого удара французского дворянина.
Грек ловко извлек шестопер и ударил виконта. Крепкие латы и поворот коня спасли брату магистра жизнь, и он ткнул острием меча снизу в незащищенное горло вражеского коня. Тот упал с истошным ржанием; Софианос кубарем вылетел из седла. Тяжелые доспехи не позволили ему подняться, и он был затоптан насмерть ринувшейся в новую атаку броненосной французской кавалерией. Победа! Но тут было не до сантиментов, восхвалений и прочего: требовалось помочь завязшим во вновь дрогнувшем неприятельском строе оверньским рыцарям.
Атака де Мюрата, конечно, помогла общему ходу схватки тяжелой конницы виконта де Монтэя с сипахами, однако молодой рыцарь, подававший в ордене большие надежды, пренебрег пророческим советом магистерского брата "не увлекаться" и, как позднее отметил христианский автор, проявил в преследовании турок более пыла, нежели благоразумия. В итоге, когда сипахи резко повернули для контратаки, Мюрат попал в их окружение, а его ближайшие спутники, связанные схваткой с мощным и грозным врагом, не смогли прийти к нему на подмогу.
Молодой француз яростно рубился, но османы достали его своими копьями. Получив несколько ран, де Мюрат выпустил свой меч, ставший слишком тяжелым для раненого, и был зарублен врагом. Когда он рухнул со своего
Последний натиск османских всадников был остановлен, и над телом де Мюрата завязалась схватка, обрисованная средневековыми хронистами и более поздними историками в стиле и выражениях, достойных описания схватки греков с троянцами над телом Патрокла.
Разъяренный Лео, в котором близкий вид врага всколыхнул все притухшие было чувства к своим угнетателям, рубил сипахов боевым топором, и не остался не отмеченным старшим д’Обюссоном. В итоге тело де Мюрата осталось за христианами, в то время как его голова на копье с гиканьем и улюлюканьем была доставлена Мизаку-паше — сказали, что большой начальник, однако!
Но визиря это особо не порадовало. Неизвестно, любил ли он кого-либо, кроме себя, а может, и сам себя он тоже ненавидел (чужая душа — потемки), однако смерть Деметриоса в первый же день осады потрясла его.
Что ни говори, но Софианос был его первым и лучшим советником. Его изворотливейший ум часто оказывал Ми-заку большие и ценные услуги, и паша возлагал на него большие надежды в этой осаде… И что теперь? Его друг и советник лежит, растоптанный христианскими конями, и бесценные лукавые мозги разнесены по трепетным кусочкам и смешаны с кровью и грязью… Кто остается? Упрямый немец Фрапан? Да, он знающ и опытен, но чересчур уж прямолинеен. Его слишком правильно устроенные мозги неспособны к неожиданным изворотам, как у покойного Софианоса. Нет у него вдохновения… Остальные? Хитрый тщедушный старичок Сулейман, постоянно пребывающий себе на уме, наверняка султаново недреманное око за ним, Мизаком-пашой. Кто еще? Анатолийский берлейбей [7] , "господин над анатолийскими господами" — здоровенный, как тюлень, упрямый служака, никудышный подчиненный, поскольку иногда считает, что имеет право на собственное мнение, которое обычно бывает глупым, и вообще, втихаря считает, что не Мизак-паша, а именно он должен был бы руководить осадой Родоса.
7
Его имя историки не сохранили, а выдумывать нет нужды. (Примеч. автора.)
Нет, хороший подчиненный должен быть безынициативным, чтоб любую твою собственную глупость исполнил, не сомневаясь и без рассуждений… Как находящийся тут же Мерла-бей, отменный рубака, молодой султанов зять. Его молодость пока еще заставляет его больше молчать, чем высказываться, пользуясь своим высоким положением. Правда, если такой попадет в неожиданное положение — растеряется… Тоже нехорошо. Кто там еще есть? Флотоводец Алексис из Тарса — тот хитер, но больше по морским делам… Да они всем скопом не смогут заменить Софианоса!
Более никаких действий в тот день расстроенный визирь Мизак-паша предпринимать не желал. Турки занимались расстановкой больших орудий, наконец-то снятых с кораблей, и более чем наполовину разоруженный флот на следующий день должен был вернуться в Фискос — за второй половиной армии. Христиане словно позабыли свою безуспешную утреннюю попытку отразить нашествие, и под колокольный звон встречали вернувшихся в крепость с удачной вылазки тяжелых конников. Магистр Пьер чуть ли не со слезами на глазах встретил брата, прилюдно обнял и облобызал его на главной площади Хоры [8] , вызвав ревность пары сопровождавших его любимцев-псов:
8
Хора — греческая часть родосской крепости.