Схватка
Шрифт:
— Выходит…
Она кокетливо прикусила губу и, как бы опомнясь, пугливо округлила глаза, чем-то напомнив Шурочку. Но он тотчас отогнал эту мысль. Она не могла быть похожей на Шуру, не должна, она была еще совсем девчонкой… Еще не знала себя. Порой узнаешь себя слишком поздно.
— Вам нездоровится? — озабоченно спросила она, уже повернувшись уходить. Видно, что-то прочла в его лице.
— Нет, что вы. Разве может нездоровиться молодому, одинокому члену профсоюза.
— Простите, до свидания. — Уже
— Как-нибудь зайду.
Он вышел, ощущая во всем теле непривычную легкость. Сказочно золотились сосны под косыми лучами солнца, невдалеке, у подштопанной церквушки, старухи в салопчиках кормили птиц. Издалека это было похоже на ожившую картинку. И он с сожалением вдруг подумал, что за все свое знакомство с Шурой ни разу не испытал такой легкости, все их нервные, недужные разговоры тонули в буднях, растворялись в болезненной панике недоверия, в них не было места окружающей красоте, небу, солнцу, птицам. Дождь был, а солнца не было.
Теперь его радовал, удивлял и даже немного смешил каждый пустяк: нахальные воробушки, смело оттиравшие от хлебной россыпи жирных, важных голубей. Молодые пары, тянувшиеся к церкви по тропе, пересмеивались. Точно повинуясь какой-то мистической моде, шли приобщаться к тайному греху — он просто не представлял, что они всерьез станут молиться доскам. Да и сама церквушка с заплатанной, чуть набекрень, золотистой маковкой и стыдливо торчащей сбоку, на пристройке, телеантенной была похожа на старую ханжу, стянувшую у современности проволочный крест.
Кто-то из девчат озорно окликнул его:
— Из Москвы, мальчик? Молиться?
— Из Ленинграда. Паломник святой.
Девчата прыснули в платки.
И странное дело — когда это началось? — он перестал чувствовать себя туристом, жизнь вдруг приблизилась вплотную, он окунулся в нее и уже без прежней отрешенности снова подумал об ожидавшей работе, обо всех связанных с ней неприятностях. Мысленно рванулся им навстречу, вдруг поняв, что уже ни за что не отступится — вопреки дипломатии профессора и железной хватке Семена. И от этой мысли, от этого внезапного, напропалую, порыва ему стало совсем спокойно и даже весело.
Его тихонько позвали, и он, обернувшись, нос к носу столкнулся с незнакомым парнем в модной замшевой куртке и с вороватым испитым лицом. Из-за пазухи у него выглядывали иконки.
— Ищешь? — спросил парень, шмыгнув синим носом. — Покупатель или продавец?
— Все равно, — буркнул он заинтригованно.
— Что у тебя?
— А тебе чего надо?
— Не финти. Есть икона?
— У самого же полно.
— Сувенирчики для простаков… А могу взять, не обижу, если найдется старина. Или не с собой? Дашь адресок, зайду обгляжу. Сам не смыслишь, определю. Так есть?
— Есть,
— Чудак, я ж свой, не трусь. Темпера?..
— Ага, — не понял он.
— Вкладыш есть, дерево какое?
— Обыкновенное — дуб, — ляпнул он, поддаваясь веселой игре.
— Свиток на лбу? — жарко задышал прямо в лицо бродячий эксперт. — Буквы тесно или врозь?
— Тесно…
— Значит, с завитком?
— Целый чуб! Рыжий. С золотым зубом. И взгляд беспечальный, веселый взгляд раба на самораспятии.
— Ты что, трехнутый? — слегка попятился парень. — Какой век?
— Двадцатый, наверное…
Глаза у парня сузились, как лезвия.
— Ну-ну, ты не финти, меня не подцепишь… Я ведь так, шутя, ничего мне не надо… А эта мура сувенирная — узаконена, по просьбе церкви. — Он все отступал, оглядываясь на близкую стену леса. Внезапно скакнул зайцем и уже издалека, обернувшись, нерешительно крикнул: — Привет милиции!
— Я не из милиции, чудак.
— А откуда ж ты?
— Из тюрьмы…
— Ой, не могу, — дребезжаще расхохотался парень и сел на землю, рассыпав свои сувениры. — Ой, держите меня, мама родная.
Юрий тоже засмеялся и пошел прочь.
Еще с вечера прочел на столе записку Любы с просьбой зайти утром к начальнику цеха. Из дому вышел рано, в квартире стояла тишина, видно, все еще спали, и он не захотел будить Семена, боялся убедиться, что тот ночует не дома. Предстоял бой, он должен был собраться и сохранить спокойствие. Он и Любе мог бы позволить тогда же вечером, разузнать, в чем дело, но передумал. Не стоит разнюхивать заранее, он не чувствовал за собой вины, страховаться казалось ему унизительным.
По пути он зашел в кафе и долго стоял в длинной очереди за кофе, хотя есть совсем не хотелось. А когда явился в лабораторию, то увидел за кафельной загородкой уныло сидевших Петра и Вильку. Кроме них, никого еще не было. Он присел рядом, часы показывали без четверти восемь. Рано…
— Привет молодежи, — сказал он, присаживаясь рядом.
— Где ты пропадаешь? — спросил Петр. — Обыскались тебя вчера. Серьезное же дело, если уж сам директор в твои личные дела полез.
— При чем тут личные? И откуда тебе известно?
— Секрет фирмы.
— Директорская секретарша — его землячка, а она все знает.
— А если серьезно?
— Вызывал вчера Любу по нашим делам, заодно интересовался, какие у вас с Шурочкой отношения.
— Темный лес…
— Ясней ясного, — сказал Петр. — Семина цель — восстановить свой рабочий престиж и заодно подмочить твой. В этой схватке все методы хороши. Сема не побрезгует… Про эту вашу поездку приплел. Больше некому. Не Люба же…
Юрка уже ни минуты не сомневался, что все именно так и есть.