Шведское огниво
Шрифт:
Селились каждый в своем квартале. Постоялый двор со сладкой водой оказался севернее ханского дворца, прямо возле Булгарской пристани и одноименного квартала. Только по другую сторону дороги, ведущей на выход из города. Ближе к пустыне. В нем останавливались те, кто не хотел тесниться в караван-сарае и кому не нужно было каждый день торчать в рядах на базаре.
Такое сочетание – недалеко, но немного на отшибе – нравилось многим. Еще в старые времена, когда на постоялом дворе хозяйничал сам основатель, его облюбовали разные люди, чьи занятия были неизвестны. Судя по всему, они имели веские основания не мозолить глаза властям. Приходили они обычно из пустыни. В нее и уходили. Часто надолго уходил с ними и старый колодезный мастер.
Сейчас уже те дела быльем поросли, но в былые годы гуляли по базарам рассказы о тайных колодцах, которые он устраивал в глухих песках. Кому и зачем они были нужны, кого поили и кого скрывали, давно уже позабылось, оставив по себе лишь дурную славу. Тем более что у постоялого двора появился новый хозяин.
Его имя тоже забылось. Зато запомнилось прозвище – Леший. Это было именно прозвище, потому что он отзывался на него на разных языках. Так и звали: кто Шурале, кто Арсури, кто Ворса. Лесной дух. Не сильно злой, но чужой для всех. Никто не знал, какой язык для него родной. Он говорил и по-русски, и по-булгарски, и по-буртасски, и по-кипчакски. Приплыл как-то с верховьев вместе с другими искателями лучшей доли, прибился к постоялому двору углежогом.
Ремесло, обычное в северных лесах, но никчемное в степи, где люди собирают кизяк и берегут каждое полено. Только колодезных дел мастеру как раз и был нужен умелец, превращающий дрова в древесный уголь. Причем годилась ему для этого почему-то исключительно ольха, которая в изобилии росла в пойме за рекой.
Зачем ему столько угля и почему именно ольхового, никто не знал. На вопрос любопытствующего колодезник как-то мрачно отшутился: «В дань подземным духам», после чего желание интересоваться напрочь отпало. Со страхом поговаривали, что кто-то и правда видел, как он спускал мешки с углем в колодец. До смеху ли тут? Бывалые люди снова вспоминали рассказы про заброшенные колодцы, в которых живут джинны, про неосторожных бедолаг, которых достали оттуда мертвыми, про пламя, вырывавшееся из глубины.
Ведун подземных тайн и бывший обитатель лесных дебрей быстро нашли общий язык. Даже породнились. Углежог вскоре женился на дочке своего хозяина, потом унаследовал хозяйство. Хотя, может, не на дочери, а на воспитаннице. Никто не помнил, чтобы у колодезника была жена.
Леший так и просидел на этом постоялом дворе до самой смерти. Детей сызмала отдал в обучение в город, и они давно вышли в люди, став уважаемыми торговцами. Делами отца и его хозяйством интересовались мало.
Бывший углежог давно бросил рубить ольху за рекой и лишь обслуживал гостей. Поговаривали, что для простого держателя постоялого двора он слишком богат, но, и то сказать, богатство это виднелось больше по разговорам. Уж больно хорошо начали дела его подросшие дети, явно не без отцовых денег, – сам он жил скромно. Властям беспокойства не доставлял, если что и случалось – дальше старост булгарского квартала не уходило.
Сейчас Злат как ни старался, так и не смог припомнить ни одного случая, когда этот постоялый двор попадал в какую-нибудь нехорошую историю. Хотя подозрения всегда вызывал. Уже самой своей обособленностью. Даже тем, что за столько лет – ни единого происшествия. Как-то уж слишком тихо для постоялого двора, где люди разные, да еще приезжие.
Наиб припомнил, что втайне всегда волновался из-за тамошней кузницы. Дело для постоялого двора обычное и нужное: лошадь подковать, колесо поправить. Вот только хорошо это там, где останавливаются много проезжающих. Здесь же, скорее, простая гостиница. Мысль, чем там кормится кузнец, и не давала некогда Злату покоя.
Теперь и это было в прошлом. Несколько лет назад, после того как многоликий Леший переселился в леса вечного счастья, его наследники продали постоялый двор ушлому торговцу Сарабаю. И кузница сразу же опустела.
Сарабай до этого был мясником на базаре в буртасском квартале. Теперь он использовал выгодное положение своего двора, чтобы приобретать недорого скот и резать его у себя, обеспечивая заведение мясом, к великой досаде прежних собратьев-мясников. Злат нередко заезжал к нему обедать, привлеченный солидными порциями и дешевизной мясных блюд.
Вот почему сейчас мысль о поездке туда вызвала у наиба самые теплые чувства.
IV. Колдун из Магриба
Со стороны дороги постоялый двор Сарабая напоминал какой-нибудь почтовый ям в степи. Слева и справа от него тянулись густые заросли, позади начиналась бескрайняя унылая пустошь, уходящая к пустыне. Сам двор раскинулся крепко и привольно, так же, как в те времена, когда здесь была только глухая дорога вдоль берега реки. Чтобы увидеть купола и минареты Богохранимого Сарая, нужно было повернуться к воротам спиной. Великий город едва выглядывал из-за верхушек деревьев, непроходимой колючей стеной обступивших главную дорогу, и казался совсем далеким.
Глушь, да и только.
В серый дождливый день, когда очертания растворяются в туманном мареве, вообще могло показаться, что ты очутился где-то в пустынном краю, вдали от всякого жилья.
Злат остановил коня перед мощными, как для осады, воротами, створки которых были окованы полосами железа, и прислушался. Тишина. Все тонуло в легкой, но непроницаемой пелене осеннего дождика. А ведь совсем рядом, за спиной, по другую сторону дороги, лежали булгарский квартал и огромная Черная пристань с причалами и складами. Ее скрывали непролазные заросли степной колючей акации, молодых остролистных кленов и терновника, тянувшиеся вдоль дороги от самой заставы, охраняющей въезд в столицу великого хана. В нескольких местах поодаль в зарослях были проезды: к булгарам, к причалам и складам. Но человек пеший мог при сильной надобности продраться и сквозь колючки. Особенно если он почему-то не хотел встречаться со стражниками у въездов в квартал или на пристань.
А еще недалече у дороги высились три громадных дуба. Судя по многоохватной толщине и высоте, были они старше и постоялого двора, и великого Сарая, и, возможно, самой древней дороги по берегу. Никак не меньше трех-четырех веков. Чья-то неведомая заботливая рука посадила и выходила их в этой несусветной глухомани в старые времена, от которых уже не осталось даже сказок. Поговаривали, что многие пришельцы из северных сумрачных лесов, перебравшиеся в булгарский квартал, не забыли древней веры и почитают эти дубы так же, как и священные рощи на своей дремучей родине.
Так это или нет, знали только в самом квартале. А там умели хранить свои тайны от чужаков. Во всяком случае, никаких следов жертвоприношений или даров у дубов не было.
Злат на всякий случай проверил. Коли уж зашла речь о всякой чертовщине, не грех поискать след колдунов и их паствы. Тем более что следы человеческие под тремя дубами были. Вытоптанная трава, сломанные веточки. Только колдовских ли рук это дело? Куда вернее, кто-то лазил на деревья. Уж больно место удачное. На половину караванного перехода видно окрестности. Что по дороге, что в городе, что в пустыне. И река вверх и вниз по течению. Мало ли кому интересно.