Шведское огниво
Шрифт:
Хозяин старательно наморщил лоб:
– Мясо в лавки еще до того, как дверь ломали, отправили… После только головы слуга отвозил.
– Головы?
– Ну да! Я чего телушку колол? Обычно только бараниной торгую. Говядину только на заказ. Или к праздникам. А сегодня, сам знаешь, у мусульман Новый год. Благочестивые люди постятся.
– Самое время корову колоть…
– Заказ. В караван-сарае у кипчаков затеяли пировать. Кто-то уважаемый из степи подъехал. Ну а у кипчаков известно какие лакомства. Самое почетное блюдо – вареная голова. Вот и попросили. Одну говяжью и четыре бараньих.
– Ого! Видать, немало их там собирается!
– Человек десять, я думаю. Вот я для них скотину и резал. Мясо – в лавку, требуху – в котел. Головы эти слуга повез уже после того, как дверь сломали.
– Тогда понятно. Караван-сарай на базаре. Слуга, конечно, горло бузой промочил.
– Ну да. И водовоз еще приезжал.
– Тоже неплохо. Он потом после вас домов двадцать объехал.
Взвизгнула ременными петлями маленькая дверь за очагом, ведущая в сени, соединяющие гостевой дом с жильем самого хозяина. Оттуда, сильно пригнувшись, вышла девушка с братиной в руках. Она даже зацепилась головой за притолоку. Злат уже хотел пошутить насчет жадности Сарабая, прорубившего слишком низенький проход, чтобы сберечь тепло, но тут заметил, что девица очень высока. Он даже встал, чтоб потихоньку помериться, когда та приблизилась к столу. Действительно, почти на голову выше его.
При неровном свете очага блеснули золотом густые волосы цвета соломы, выбившиеся из-под съехавшей при ударе о притолоку повязки. Поставив на стол братину, девушка быстро поправила головной убор и исчезла в сенях. Злат заметил шерстяные кисти, подвешенные на манер хвостов сзади к поясу. Языческий оберег, какой носят женщины в дремучих северных лесах.
От братины шли пар и запах имбиря.
Наиб отцепил маленький ковшик, который по монгольскому обычаю носил у пояса, и с наслаждением зачерпнул сбитня. Мед у Сарабая был хороший, из липовых лесов, пахучий и бередящий горло. По жилам потекли тепло и умиротворение. Захотелось сесть у огня, закрыть глаза и задремать. Злат так и сделал. Только дремать не стал.
После долгого молчания он спросил, не открывая глаз:
– Почему говорят, что твой постоялец был колдун?
Спроси Злат об этом во дворе под нудный шелест осеннего дождика, наверное, прозвучало бы почти шутливо. В полутьме, едва озаряемой пламенем очага, получилось зловеще. Наиб сидел спиной к огню, и его тень загораживала Сарабая. Она ложилась на длинный пустой стол, расползалась на половину стены, уходя к закопченным бревнам под крышей. И она шевелилась, повторяя малейшее движение своего хозяина, вставшего между светом и тьмой.
Сарабаю явно стало не по себе. Он боязливо оглянулся на черный проем в стене, к которому словно подкрадывалась громадная тень наиба, и сглотнул слюну. Потом сказал, почему-то понизив сразу осипший голос:
– Само собой на ум пришло, когда дверь-то открыли. Там ведь засов изнутри – ого-го! Скобы свой кузнец работал. Дверь пришлось с крюков сбивать. И комната без окон. Не то что кошке, мышке пролезть негде.
– Подпол?
Мясник махнул рукой. Потом зачем-то еще сильней понизил голос:
– Девка еще начала плести… Которая еду ему носила. – Сарабай замялся, словно заколебавшись, но потом решился. – Говорит, принесла ему однажды еду, а у того гость сидит. – Он сделал шаг к наибу и наклонился, будто боялся, что его услышат. – Так вот, она клянется, что в комнату никто не заходил.
– Веришь?
Сарабай обвел рукой зал:
– Другого хода туда нет. А она все время здесь была. Дело вечером было, в зале ни души.
– А как уходил, видела?
Хозяин кивнул.
– Ты сам-то ей веришь?
– Девка чуткая очень, приметливая. Из лесов.
– Гости к нему часто ходили?
– Не сказать чтобы очень, но захаживали. Всегда с глазу на глаз сидели. Он вообще в своей комнате, как бирюк, сидел. Еду всегда туда носили. Сам частенько где-то околачивался. – Подумав, Сарабай добавил: – Бывало, ночевать не приходил.
В зале повисла тишина, только огонь сухо потрескивал углями в очаге. Злат зачерпнул еще меда и отодвинул братину.
– Чего сам не пьешь? Зелья какого подмешал? Садись. – Увидев, как хозяин старательно наливает себе до краев полный ковш, приняв, похоже, близко к сердцу слова про зелье, добавил без тени усмешки: – Как хочешь, а чего-то в твоем рассказе не хватает. А чего, не пойму.
Сарабай грустно развел руками:
– Сам бы так говорил, если бы мне кто эту историю рассказал. – Наиб промолчал. Мясник думал. – Понимаешь, все это чушь, конечно, но здесь одно за другое цепляется. Я вот сейчас только понял, что и лица его толком не разглядел. Запросто могу не узнать, если встречу. Какой-то уж больно весь из себя скрытный. Шмыг да шмыг то в келью, то из кельи. Он даже вселился необычно. Его человек привел из булгарского квартала. Комнату выбирал, деньги платил. Я с ним и не общался почти.
– Деньги какие платил?
– Какие деньги? – не понял Сарабай.
– Сколько, какими монетами, где чеканены?
– Обычные деньги. Даньга. Чеканены у нас в Сарае по большей части. Я ведь их сам хорошенько проверял, когда пересчитывал. Сам понимаешь, постоялый двор все-таки.
Наиб понимал. Где сподручнее всучить поддельную монету? Расплатился, и ищи ветра в поле.
– Ты того человека из булгарского квартала знаешь?
– Нет. Лицо, правда, знакомое, видел где-то.
– Так ты что, со своим постояльцем даже словом не перекинулся?
– Почему? Он говорил, какую еду ему приносить. Рыбы просил побольше. А еще спросил, можно ли где брать хлеб, сделанный на дрожжах.
– Нашли?
– А чего искать? Хоть у булгар бери, хоть у русских, хоть у буртас. Цену хорошую давал. Вперед.
– Надолго?
– Сказали, что на месяц-полтора, точно не знают. Поэтому сразу заплатили вперед и предупредили, что съехать может внезапно, не предупреждая. Даже оговорили на этот случай, что замок с ключом на столе оставит.
– Какой замок?