Сибирь

Марков Георгий Мокеевич

— Ну что ты шум-то подымаешь попусту? На поверку девка вовсе не подруга Машке, а политическая.

Задержал ее урядник…

Татьяну Никаноровну будто ударил кто-то по голове. Она кинулась к столу, шлепнулась на скамейку, заголосила:

— Ой, беги скорее, дочка, беги… Чует мое сердце: несдобровать тебе… И зачем вы такие непутевые уродились у меня?!

Маша сжалась, молчала. Пережидал и Лукьянов, дав волю жене, чтоб она выплакалась до конца.

— Ну хватит, мать! Хватит! — резко сказал он. — На детей наших не наговаривай,

ничего худого они не сделали. Что Машка Катю привела, так что ж? Не забавы ради ходит та по селам. Народ стосковался по правде.

Татьяна Никаноровна успокоилась, вытирая концом полушалка заплаканное лицо.

— А может быть, ей хлеба с молоком отнесть? — вдруг озабоченно сказала Татьяна Никаноровна, проникаясь жалостью к Кате.

— Не нужно, мама. Она наказала в случае чего отказываться от нее. Знать, мол, ее не знаю. Пристала, дескать, в дороге, на ночевку попросилась, ну а потом увязалась со всеми на сходку, — обретая спокойствие, сказала Маша.

— Так-то оно так, и все же бросить совестно както, — вздохнула Татьяна Никаноровна и снова чуть всхлипнула. — Уж больно девка-то ласковая, как родная.

— А кто же хочет ее бросить? Обдумать, вишь, мать, надобно, как и что, — морща лоб и расчесывая пальцами бородку, сказал Лукьянов. — Вечером вот возьму да схожу к Феофану, попрошу его. Скажу: мужики злобятся на тебя, дурака. За что ты девку забрал? Что правду народу сказала? Фронтовики придут, за такое рвение сделают тебе такой перекрут — живой умрешь.

— Не сломать его, папаня. Разве он согласится? Если бы не было на сходке этой толстой барыни, тогда б еще могло что-то и получиться, высказала свое сомнение Маша.

— А все ж, дочка, попытка не пытка. Пусть отец сходит к уряднику. Так, мол, и так. Зачем идешь против людей? — Татьяна Никаноровна уставилась на Машу тревожно-строгим взглядом: — Ты у меня, егоза, не вздумай по этой же дороге идти вон как Катя… Довольно с меня Павлуши… Глаза не высыхают. — Вспомнив о сыне, пропавшем без вести, Татьяна Никаноровна заплакала, и крупные слезы потекли по ее щекам, тронутым морщинками.

— Не надрывай себя, мать, не поможешь слезьми горю. — Лукьянов сумрачно опустил голову, не зная, как утешить жену.

…Оказавшись через минуту в горнице одна, Маша прилегла на кровать, вновь перебирая в уме все происшедшее за последние часы. И ей как-то стало нехорошо оттого, что она лежит у себя в доме на мягкой, чистой постели, в тепле, примирившись с судьбой Кати, успокоившись тем, что вот наступит вечер и отец пойдет уговаривать урядника отпустить ее на волю. Неужели сейчас же, немедленно ничего нельзя сделать?

Маша вспомнила, как в прошлом году во время забастовки она с группой рабочих ходила на выручку арестованных. Тогда они не ждали, когда наступит вечер, действовали быстро, энергично. Оказавшись в канцелярии полицмейстера, они держались уверенно, разговаривали требовательно, и тот почувствовал, что за ними сила. Председатель

стачечного комитета и его заместитель были освобождены.

Маша вскочила с кровати, начала ходить по комнате взад-вперед, раздумывая, что же можно сделать. Самые различные варианты приходили ей в голову. Может быть, пойти ей самой к этой барыне, в поповский дом, и сказать, что Катя не одна призывает к революции, что она, Маша, с ней во всем и всегда. Пусть велит уряднику арестовать и ее. Нисколько ей не страшно оказаться в каталажке вместе с Катей. А может быть, собрать ребят-фронтовиков? Попросить Тимофея обойти всех вместе с ней, уговорить тех, кто Оудет колебаться, потом пойти всем к уряднику и потребовать, чтоб освободил Катю?

Маша ни на чем не могла остановиться. Пойти к барыне… Со стороны глядеть — вроде это и по-товарищески и героично, а если посмотреть на дело серьезно — ребячество, позерство. Упекут и Катю и ее, Машу, туда, где Макар телят не пас, а польза кому от такой храбрости? Насчет фронтовиков мысль стоящая, да разве в одночасье их подымешь? Только обойти их по домам полдня нужно. А в это время Катю — в сани и в город, в полицию…

Маша решила посоветоваться с отцом в открытую, но он запряг коня и поехал в лес за дровами. Должен бы уже вернуться, да, видать, где-то задержался.

Но вот Маша услышала, как хлопнула дверь. Кто-то вошел в дом. Она прислушалась к разговору.

— Это я опять, тетка Татьяна.

— Проходи, Петруша, проходи.

— А Машутка дома, нет ли?..

Маша сейчас же узнала голос вошедшего. Это снова заявился Петька Скобелкин. Зачем он пришел? Можег быть, что-нибудь узнал новое про Катю? А может быть, Тимофей прислал?

— Петь, проходи-ка сюда, — выглянула из горницы Маша.

Не раздеваясь и даже не снимая шапки, Петька прошагал в горницу.

— Машка, секрет есть, — понизив голос, сказал Петька.

— Какой там у тебя секрет? — без особого интереса спросила Маша, чувствуя, что она ошиблась в своих предположениях: вестей о Кате он не принес, как не принес никаких вестей и от Тимофея. Начнет сейчас молоть всякую околесицу.

Маша поглядывала в зеркало и слегка прихорашивалась. Петька хоть и сосед и только годок-другой, как переступил порог мальчишества, а все-таки он парень…

— Хочу я, Машка, Катьку выкрасть, — совсем уже шепотом сказал Петька, воровато озираясь.

— Как это? — Вмиг безразличие слетело с Маши.

Она подскочила к парню, схватила его за опояску, заглядывала в глаза. Как, Петенька, как? Скажи скорее!

— Очень просто, Машка. Я все выследил. Катька сидит у Феофана в скотной избе. Окно этой избы выходит в проулок. Выставить раму — пустяк. Захватил гвоздок щипцами, отогнул — и все. Вылетай, пташка, на белый свет!

— Петька, голубь ты мой… Катя от счастья умрет.

Маша обняла парня, поцеловала в щеку. Петька отступил на полшага, с ухмылкой сказал: