Сибирская одиссея
Шрифт:
Вскоре подъехал рейсовый автобус, и народ начал в него садиться. Андрей сразу отдал Николаю обещанную лодку, договорился с Настей, чтобы она дождалась его у гостиницы, и, когда автобус уехал, он остался один с кучей рюкзаков, не совсем понимая, что ему делать дальше.
Турист, прибывший с Наледного, угостил спасателей пачкой сигарет, и поэтому Андрей сел на рюкзаки и закурил, с тоской глядя на пустынную улочку посёлка. Наверное, надо было уговорить водителя впустить его с вещами в автобус, но как-то он не сообразил, а теперь уже было поздно, и Андрею осталось надеяться только на попутку.
Между тем начинало смеркаться, с неба вдруг посыпался мелкий мокрый снежок, а никаких машин мимо остановки так и не проехало. Он представил себя со стороны — обросшего, чумазого, в поношенной энцефалитке и с грудой рюкзаков. Шансов уехать в Новую Чару с каждой минутой, проведённой тут, становилось меньше. Если уже сейчас никто не ехал по этой дороге, то ночью точно никого не будет. И Андрею сделалось так невыносимо грустно от своего неожиданного одиночества, так обидно, что его все бросили, все забыли, что захотелось просто свернуться калачиком на ненавистных рюкзаках и заплакать.
«Это опять нервы! — думал он. — Я сам себя накручиваю, а теперь вот и жалость постыдная навалила, хоть волком вой! Ничего, сейчас кто-либо, да проедет. А если никого не будет, брошу тут вещи и пойду по посёлку — смотреть, у кого во дворах стоят машины, другого ничего не остаётся».
Так прошёл целый час. За это время мимо два раза пролетел джип Саломоныча и проехало две легковушки с правым рулём, которые даже не подумали притормозить, несмотря на активные недвусмысленные жесты Андрея.
Часы показывали начало девятого. Скоро наступит ночь. Неужели придётся провести её здесь? Эта перспектива совсем не радовала. И Андрей, прихватив с собой лишь маленький рюкзачок с документами, пошёл по пустынной улочке в сторону виднеющихся вдалеке жилых домов — в надежде попытать счастья там.
Как только он дошёл до первого дома, сзади раздались настойчивые сигналы. Андрей оглянулся и увидел, что старенький «Жигулёнок» подъехал к остановке. Он побежал обратно. Каково же было его удивление, когда из машины вылез Валера, а следом человек в милицейской форме.
— Я так и знал, что ты не уедешь! — сказал Валера, улыбаясь. — А ты отсюда и не уехал бы. Хорошо, я друга встретил, правда, у него машина маленькая, к тому же багажник занят.
— Спасибо, Валер! А я уж загрустил — все бросили, никому я не нужен, — и Андрей выпятил нижнюю губу, изображая маленького обиженного ребёнка.
Погрузка в «Жигули» была поистине фантастической. Валера на заднем сиденье обложил себя пятью огромными рюкзаками, сев на один из них, отчего голову пришлось согнуть в виде вопросительного знака, а Андрей сел спереди и принял ещё два рюкзака сверху. Милиционер долго утрамбовывал вещи, лежащие на Андрее, но потом всё же ухитрился захлопнуть дверь, и машина тронулась.
Так Андрей не ездил ни разу в жизни. Всё пространство до лобового стекла было занято расплющенными вещами, на ногах лежало, по крайней мере, килограммов семьдесят груза, какими-то жёсткими предметами передавившего мышцы с такой силой, что уже через пять минут Андрей, не выдержав, начал выть от боли. Валерке было не легче, но на нём хотя бы не было рюкзаков!
— А можно чуток побыстрее, — попросил Андрей сдавленным голосом, боясь закричать. — А то я тут просто не могу…
Милиционер попался весёлый и всё время улыбался и приговаривал:
— В тесноте — да не в обиде! Тише едешь — дальше будешь!
Андрей, уже не зная, что сделать, чтобы не заорать, прорычал в духе весёлого милиционера:
— Посади свинью за стол — она и ноги на стол! — но имел в виду он, конечно, не милиционера, а себя, поскольку в действительности его правая нога оказалась в районе дверного стекла чуть выше уровня головы.
Но весёлый милиционер, любитель русских народных поговорок, почему-то не воспринял его шутку, насупился и замолчал. На самом деле Андрею было на это абсолютно наплевать, и он даже молил Бога, чтобы водитель обиделся и высадил бы его из машины к чёртовой матери! Это было бы избавлением от пытки — уж лучше ночевать на улице!
Через полчаса машина подъехала к зданию гостиницы в Новой Чаре. Андрея пришлось вытаскивать вместе с рюкзаками. Ног он не чувствовал, и когда его под руки вынули и поставили на асфальт, он рухнул на лежащие рядом вещи и минут десять растирал мышцы, чтобы хотя бы попытаться подняться.
У входа в гостиницу стояла группа туристов. Они вместе с Валерой помогли перетащить рюкзаки в номер, Андрей переоделся, умыл лицо и руки и отдал ключи Насте.
— Когда помоешься — сдашь внизу администраторше, — попросил он девушку. — А я пойду звонить.
Потом они до завтра попрощались с Валерой, и Андрей направился в сторону переговорного пункта.
Постепенно ноги обрели чувствительность, с души схлынул ужас поездки, и Андрей наконец ощутил себя среди людей, в большом посёлке, он понял, что больше не будет тайги, речек и холодных ночей, что закончился не только этот летний сезон, но и целая жизнь, и теперь наступает другая — новая, неизвестная и чужая…
На улице по-прежнему падал мелкий редкий снежок. Он кружился вокруг зажжённых фонарей, подобно мотылькам, пробуждая какие-то детские воспоминания, связанные с Новым годом. Андрей улыбнулся, вздохнул полной грудью и быстрее зашагал к центральной площади.
На переговорном пункте сказали, что нужно подождать минут пятнадцать-двадцать, поскольку сейчас у них какие-то неполадки со связью. Тогда Андрей спросил, есть ли в посёлке парикмахерская, которая открыта в это время. Ему ответили, что в соседнем доме такая должна быть. И Андрей направился к ней. Ему очень хотелось что-то в себе изменить, внешне обозначить, что у него началась другая жизнь.