Сицилия – верное лекарство от хандры. Часть 2
Шрифт:
Подошли к храму Согласия (Concordia), согласно путеводителю, он лучше всего сохранился. Античное святилище в VI веке превратили в храм, это и спасло его от дальнейшего разрушения и варварства.
Храм Геракла (он же Геркулес и сын Зевса, нарекла его так прорицательница пифия, что в переводе "совершающий подвиги из-за гонений Геры") олицетворял собой силу и мощь Геркулеса, которого особенно любили на Сицилии. Из 38 колонн храма Геракла сохранились только восемь.
Перешли дорогу и оказались у самого величественного Храма V век до н.э. Зевса Олимпийского (он же Юпитер, он же самый главный на Олимпе, именно у него непререкаемый авторитет и власть). Для устойчивости здания, помимо уже привычных
Обойдя все храмы, возвращались к машине уставшие и немного придавленные всей этой величественностью и масштабностью, нам повезло сегодня и в третий раз, про отсутствие народа я уже говорила, а вот про утро… утром все иное, в утренней прохладе храмы другие, более откровенные, более уязвимые. У меня не возникло чувство умиления, щемящей тоски от вида былого великолепия, как не так давно в Катании, когда я видела заброшенные палаццо, тут было просто восхищение пропорциями, размахом, но больше удовлетворение эстета от общей картины, от самой Долины. Когда мы возвращались, солнце начало хорошо припекать, толпы туристов быстро обегают строения. Храмы стоят замкнутые своей величественностью, недоступные божественностью. Ушла гармония, единение с природой, Долина превратилась в многолюдную достопримечательность, закрылась официальными ярлыками: «наследие ЮНЕСКО», «объект мирового значения».
Припекаемые солнцем, вернулись в город, нашли симпатичный ресторанчик и разрешили себе расслабиться, просто посидеть, никуда не торопясь, насладиться неспешно трапезой на итальянский манер. А то мы всегда галопом, не то что торопимся, но обед для русских – это просто прием пищи, а для итальянцев – это праздник и отдых. Вот и решили отдохнуть, посмотреть на сицилийцев за соседними столиками, окунуться в их шумную неторопливость. За соседним столиком обедают четверо служащих мужского пола, они щедро одаривают нас стандартными комплиментами, прицокивая, причмокивая, прижимая руку к сердцу, прикрывая другой ладонью глаза, ослепленные нашей неземной, божественное красотой, но на большее не решаются.
Сицилийцы – прирожденные актеры, и вся их жизнь порой выглядит одной длинной пьесой. Большую часть жизни они проводят на публике, выставляя себя напоказ, а показать себя они умеют. Вот и сейчас, заигрывая с нами, они словно проигрывают на сцене каждый свою роль. Каждый жест отточен: мимолетная улыбка, подаренная Василине, мимолетна ровно настолько, чтобы заинтриговать, а жгучий взгляд мне – посыл к действию. У них это очень естественно и легко происходит. Относиться к жизни легко, а главное – показать другим, что ты относишься к жизни легко, где бы ни был – на пляже, на дискотеке или на службе – это и есть стиль жизни для них.
Очень много внимания итальянцы уделяют своему внешнему виду. Сицилиец всегда одет подобающим образом, ведь для роли нужен соответствующий антураж. Начальник вокзала должен быть в форме, чтобы выглядеть как начальник вокзала, не то он может провалить свою роль. Главное в жизни – это стиль. Таксист, учитель, врач, адвокат, инженер должны быть одеты и вести себя в точности как таксист, учитель, врач, адвокат, инженер. Благодаря стилю, итальянцы с удовольствием занимаются самой что ни на есть нудной работой, скажем, служат охранниками или телохранителями. Сами посудите, сколько тут возможностей показать, как ты хорошо выглядишь, как доволен своей жизнью. И неважно, что работа утомительная или за нее мало платят, неважно, умеет ли охранник стрелять, есть ли у него лицензия на ношение оружия – важно хорошо смотреться в своей роли.
Наши Казановы были явно служащими, в темно-синих отутюженных пиджаках, белых рубашках, начищенных до зеркального блеска туфлях. Мы с ними успели вволю накокетничаться, пока нам не принесли вина, и пока мой взгляд не упал на соседний столик слева от нас.
– Васькаааааааааааа, - простонала я, растекшись по столику.
Она перевела взгляд туда и тоже зависла в немом восхищении. Рядом с нами сидел Аполлон неопределенного возраста, ему могло быть и тридцать, и сорок, черные вьющиеся волосы до плеч, карие глаза, одет очень ярко: светлые брюки, красный джемпер и синий шарф. Но не все это было главным, а его оценивающий с усмешкой взгляд брутального мачо с хищным блеском в глазах. И я готова отказаться от сегодняшнего десерта, поспорив о том, что он не опускается до банальных комплиментов, ему достаточно только раз посмотреть на женщину, и она уже согласна идти за ним на край света.
Мы с Васькой, как два кролика, уставились на него. Я даже рот открыла от восторга, знакомая дрожь легких иголочек пробежала по правой руке – захотелось взять кисть в руки.
– Scusi, - выдавила я хрипло по-итальянски и перешла на привычный английский, - можно вас сфотографировать?
– Si, - немного удивился он, но выглядел при этом очень довольно.
– Васён, быстро к нему за столик и можешь даже слюни пустить от обожания.
Она уже сделала движение к этой соблазнительной брутальности, но с сожалением плюхнулась на свое место.
– Мне муж нос сломает, если увидит это фото, - с горечью выдохнула она.
– Черт, держи фотоаппарат. С разных ракурсов, чтобы и ноги, и крупно лица вошли, - сунула ей камеру и уселась напротив сицилийского божества. Васька в принципе знает и без меня, какие ракурсы мне нужны, ну так… чтобы привести ее в чувства.
Он развернулся ко мне, вынул, не глядя, из стакана на столе розу, протянул мне. Васька, судя по всему, зависла. Мне нужен этот мужчина, сейчас я оценивала его, как картинку: сзади хороший фон, свет падает на него правильно, поза очень удачная.
– Дульсинея, - рыкнула я.
– А? Да! – пришла в себя статуя и начала щелкать затвором, перемещаясь из одного угла в другой.
Я взяла розу и осмелилась заглянуть незнакомцу в глаза. Ой, мамочки, лучше бы я этого не делала, затягивало, словно в омут. Только я не падала, а летела к свету, ушла дрожь, нерешительность, появилась легкость и свобода, хотелось просто сидеть и смотреть в его глаза. Странное ощущение: этот человек мне самый родной, самый близкий, и с ним так свободно и хорошо, словно мягкие и упругие крылья за спиной раскрываются. Я даже не запомнила его лица, только ощущение, что я его знаю и доверяю.
– Лиса, - донеслось до меня громкое Васькино.
Я стряхнула с себя наваждение, перевела взгляд на подругу.
– Обедать будем?
Оказывается, нам принесли уже антипасту, а я ничего не видела, не слышала. Посмотрела на Аполлона, в его глазах - море доброты и нежности, а на губах горькая усмешка. Ну и что это было?
– Грация, - поблагодарила я, задержавшись еще на несколько мгновений в его глазах, в его тепле.
– Лисааааа, - пропела подруга, призывая к приличиям.
А? Да? Я? Здесь! Вернулась за свой столик. Васька маялась нерешительностью, поглядывая то на меня, то на Аполлона. Тот бросал взгляды в нашу сторону. А я все еще была в своих ощущениях, посмотрела на Аполлона, он зацепил опять меня долгим взглядом. В итальянских ресторанах столики на улице стоят очень плотно, до Аполлона можно дотянуться рукой.