Сицилийское королевство
Шрифт:
Оставшись один, рыцарь, давший обед молчания, со всей страстью стал предаваться грехам чревоугодия и пьянства. Дал выход эмоциям, накопившимся за несколько последних дней. Новых впечатлений у него было, хоть книгу пиши. Только большинство людей в здешнем времени были неграмотные. Коммунистов еще не народилось, чтобы научить крестьян читать и писать. А напрягаться только для князей Забубенный считал ниже своего достоинства. Слишком маленькая аудитория. Да еще ведь повесят, если что не так напишет. Так что лучше оставаться механиком, если выйдет, так надежнее. Пусть лучше потом про него книгу напишут, какой он гениальный механик. Или трубадуры песню сочинят.
Такие мысли ворочались в захмелевшей голове Забубенного, когда он обнаружил в покоях балкончик с видом на море и надолго там обосновался, перетащив со стола немного еды и кувшин вина. Балкончик представлял Забубенному отличную возможность полюбоваться местными видами. И, что было особенно хорошо, остальные покои на этом этаже дворца были пусты или выходили на другую сторону. Так что подсмотреть, как гуляет рыцарь, давший обет молчания, никто вроде бы и не мог. И вот, глядя на мерно раскачивавшиеся на волнах бухты Бриндизи имперские галеры, Григорий расслабился.
Наливая себе очередной бокал терпкого вина, Забубенный смотрел на море, пытаясь проникнуть взглядом за горизонт, скрывавший недавно покинутые земли. Перед внутренним взором маячили знакомые русичи и монгольские воины. Куда они там уже добрались? Иногда он грозил пролетавшим над головой чайкам, стараясь внушить им уважение и отвадить от дурных намерений. Потом механик захотел спеть какую-нибудь русскую народную песню и только тут понял, что он уже смертельно пьян. Одно неверное движение и легко можно выдать себя с потрохами, а тогда не видать ему карьеры механика. Возможно, и ничего более не видать. Кто его разберет, этого Фридриха. Но Забубенный сделал над собой усилие и сдержался. Нетвердой походкой механик доковылял до постели и рухнул, не раздеваясь, в чем был.
Всю ночь ему снились моторы. А под утро приснился самый противный мотор, который стучал так, словно никогда не знал масла и доброй руки механика. Но, открыв глаза и напрягая слух, Забубенный различил какой-то шум в прихожей. Кто-то возился перед дверью, периодически нанося по ней тактичные удары кулаком. Усилием воли, которое утром нужно гораздо чаще, чем вечером, Забубенный заставил себя подняться и доковылять до входа в свои хоромы. Еще не вполне соображая, что делает, механик открыл дверь. За ней стоял отрок Иблио.
– Чего тебе надобно, парень? – спросил Григорий по-русски.
Отрок промолчал. Но к Забубенному медленно стала возвращаться память и он сам припомнил, где он находится и что сегодня нужно куда-то ехать.
– Сейчас буду, – сказал он, – ты тут подожди, вдруг броня не налезет. Тогда позову.
Спустя пару часов целый императорский поезд, состоявший из семи роскошных повозок, в сопровождении охраны, выступил из Бриндизи и, по желанию Констанции, направился в Неаполь. Сначала дорога шла через горы, но прибрежные возвышенности быстро закончились, и дальше путь в глубь полуострова проходил почти по равнине, лишь кое-где разнообразившейся пологими холмами.
Забубенный, ехавший на своем коне рядом с повозкой Констанции в сопровождении немного отставших именитых тевтонцев, с интересом взирал на возделанные пашни, протянувшиеся вдоль дороги. К счастью ни Генрих Страндгот, ни Магнус Гампе не донимали его вопросами, уважая данный обет, но медленно трезвеющего механика не оставляло чувство беспокойства. Ему казалось, достаточно удалится от Констанции чуть больше, чем на корпус лошади и любознательные рыцари немедленно попытаются удовлетворить свое любопытство на счет таинственного происхождения храброго тевтонского рыцаря Грегора фон Крайзеншпигеля, о котором не слышал даже сам великий магистр ордена.
Поэтому Грегор решил оставаться до последней возможности рядом с женой императора, тем более, что скоро должна была состояться встреча с самим Фридрихом, а там – будь что будет.
Забубенный с интересом наблюдал за жизнь местного населения. Его любопытство возбуждали даже самые обыденные вещи – пашни, на которых копошились крестьяне. Живописная мельница, стоявшая на неширокой речке у моста. Вокруг мельницы толпился народ в ожидании своей очереди. Едва завидев приближавшийся поезд с императорскими флагами, крестьяне попадали на колени и склонили головы, видимо, призывая господа дать здоровье и долгие годы жизни Констанции, а также мудрому императору Фридриху.
Незадолго перед тем, как дорога пошла в гору, Григорий обратил внимание на небольшую рощу. Деревья были посаженны как-то странно, на большом расстоянии друг от друга. Присмотревшись, механик признал деревца – он видел их на банках с оливковым маслом в прошлой жизни. Но, как ему казалось, оливы должны были расти где-то в Африке. Впрочем, Африка была не так далеко. А император большой выдумщик, как ему уже говорили, да еще и увлекавшийся сельским хозяйством.
Но в заботах о развитии хозяйства на италийских землях Фридрих, тем не менее, не забывал и о государственных делах. Об этом Забубенному напомнили десять виселиц с повешенными, которые он увидел вдоль дороги сразу за оливковой рощей.
Ехали великодержавные путники, не торопясь, и скоро наступил вечер. Не видя никаких цивилизованных строений вокруг, Забубенный уже начал беспокоиться, не полюбились ли жене императора за время путешествия по Хорватии ночлеги в лесу на свежем воздухе. Но, перед тем как вязкие южные сумерки окутали предгорья, прямо перед ними, словно из-под земли, вырос небольшой замок, прилепившийся к подножию одной из скал.
По всей видимости, это было жилище какого-то местного феодала, которое Констанция сочла достаточно приличным для того, чтобы скоротать там ночку. Дорога оказалась неблизкая, хотя перед выездом Констанция успела шепнуть Григорию, что ехать до Неаполя придется почти два дня.
Так оно и получилось. На утро они снова выступили в путь и, поплутав немного среди горных вершин и желто-зеленых пейзажей, к вечеру прибыли в окрестности Неаполя. Солнце палило нещадно. Путешествие на коне по жаре в полной экипировке, даже, не смотря на то, что он, подобно другим рыцарям еще утром снял шлем и тяжелый панцирь, положив его в специальную повозку, не доставляло Грегору фон Крайзеншпигелю особого удовольствия. Он гораздо лучше чувствовал бы себя в повозке рядом с Констанцией, но статус рыцаря и героя не позволял ему расслабиться. И Забубенный молча продолжал болтаться в седле, обозревая окрестные виды.