Сид и Ненси
Шрифт:
Уже во время спуска он почувствовал, как кружится у него голова и не хватает воздуха для дыхания. Он пошире раскрыл рот и тут же ощутил неприятное жжение в груди. Отец, видя, что сыну плохо, ободряюще хлопнул его по плечу. На мгновение мальчику стало лучше, но как раз в этот момент двери лифта распахнулись и Сид увидел перед собой длинный, прямой, скудно освещенный коридор, который, казалось, уходил в самое сердце Земли. Сид знал, что ниже этой отметки никто в шахте еще не опускался, это был предел глубины, "горизонт", как здесь говорили. Отец и его покалеченный напарник, Бен Тайлер, всегда работали только здесь. Сида охватил ужас при одной мысли о том, что ему уже не суждено выбраться отсюда, увидеть лучи солнца, подставить лицо свежему ветру. Сердце его бешено заколотилось, в легких снова закололо, в голове зашумело. Сквозь темную пелену тумана в слезящихся глазах он видел только расплывавшиеся круги света — то были электрические фонарики на касках шахтеров. Скорее автоматически, чем сознательно он взял обеими руками бур, который отец протягивал ему, и столь же машинально приступил к работе.
… Он сам не помнил, сколько времени так прошло. Время для него как будто бы остановилось. В ушах стоял непрекращающийся шум, перед глазами был один туман, и лишь одна мысль вертелась в помутившемся сознании: "Все, это конец. Отсюда уже нет выхода". Когда бур в очередной раз дернулся в руках, передав сотрясение всему телу мальчика, каска Бена Тайлера, слишком большая для него, сползла на самые глаза. У Сида уже не было сил, чтобы поднять руки и сдвинуть ее. Он просто выпустил бур из ослабевших рук и медленно отошел назад.
"Нет, нет, ничего не случится. Просто постою немного, и все пройдет".
Он отчетливо услышал чей-то крик, и в то же мгновение почувствовал, как сильные руки подхватили его сзади.
"Нет, нет, только не сейчас. Отец потом убьет меня".
Легкие, казалось, вот-вот лопнут, каждый удар сердца отдавался болью во всем теле. Вокруг все что-то громко говорили, но слова не доходили до Сида. Он попробовал глубоко вздохнуть и понял, что не может больше управлять своим телом — оно как будто бы больше ему не принадлежало.
"Это конец. Теперь я точно умру. Ну и пусть", — подумал он и окончательно провалился в глубокую и черную, как сама шахта, пустоту.
Очнулся он оттого, что кто-то провел влажной тряпкой по его лицу. С трудом разомкнув веки, Сид увидел черный земляной потолок и тускло светившую лампочку сбоку. Чуть скосив глаза, он разглядел силуэт, маячивший над ним. Должно быть, мужчина средних лет. Густая борода, насупленные брови, одет по-шахтерски. Неужели отец? Но, приглядевшись, Сид понял, что у отца никогда не было и не будет такого ласкового, доброго взгляда, хотя и смотрел он из-под нахмуренных бровей. Да и комнатка, в которой он находился, выглядела совсем незнакомой. Приглядевшись повнимательней, Сид различил в ней закопченные стены, стол с оловянной кружкой и миской со скромным ужином, небольшой стенной шкафчик и кушетку, на которой лежал он сам. Под стать комнатке был и сам незнакомец — невысокий, но крепко сложенный мужчина с закопченным сажей лицом, на котором лишь глаза лучились теплом и добротой (Сид часто видел такие лица у шахтеров), в рабочем комбинезоне и сапогах. По-видимому, ему было лет шестьдесят, но выглядел он гораздо старше: борода полностью поседела, лицо (даже под слоем сажи это было видно) избороздили глубокие морщины. Из-за стены доносился непрерывный гул, и Сид понял, что они по-прежнему находятся в шахте. Однако здесь, в комнатке, было по-настоящему прохладно и свежо. Видимо, она находилась совсем недалеко от поверхности, на первом или втором уровне. Увидев, что мальчик очнулся и с любопытством оглядывается, мужчина приветливо улыбнулся ему, и у Сида все внутри сразу потеплело.
— Лежи, сынок, — ласково произнес незнакомец. Голос его, хотя грубый и хриплый, сразу успокоил мальчика. — Куда только эти идиоты смотрят? Как им могло в голову придти пустить тебя так глубоко, где и взрослые-то с трудом работают? На вот, выпей, — он взял со стола оловянную кружку, поднес к губам Сида. Тот с трудом сделал глоток. В кружке было что-то крепкое и горячее, по-видимому, нагретое виски. Сид ощутил, как по жилам заструилось тепло, и почувствовал себя гораздо лучше.
— Благодарю вас, сэр, — произнес он.
— Э, пустяки, — махнул рукой шахтер. — И не называй меня "сэр", а зови просто "Том" или "Старина Том". Меня тут все так величают.
— Хорошо, сэр… мистер Том.
Человек, назвавший себя Стариной Томом, снова взглянул на мальчика с улыбкой, затем вдруг лицо его посуровело.
— Ну, рассказывай, — произнес он, усевшись на стул рядом с кроватью Сида, — с чего это вдруг отец погнал тебя на самый "горизонт". Знал ведь, что ты там и часа не протянешь! Еще и не сразу к тебе кинулся, когда ты упал, а ведь он был совсем рядом с тобой! Может быть, нарочно. Хотел угробить собственного сына? Не бойся, расскажи мне. Уж я-то точно тебя в обиду не дам.
Сид подавленно молчал. Слова Старины Тома так сильно запали ему в душу, что он просто не знал, что сказать. И постепенно в его мозгу складывалась истинная картина произошедшего. Отец взял его с собой в шахту нарочно, чтобы погубить? Знал, что у него не хватит духа отказаться, а рабочие все равно не смогут убедить Виктора не брать мальчика вниз, думая, что так велел Мэтс. Но ведь отец знал также и о запрете пускать Сида вниз, наверняка догадывался и о том, что ему может стать плохо на такой большой глубине. Выходит, все-таки повел его туда специально? Решил осуществить давнее, еще с самого младенчества сына, намерение убить его? Но зачем же тогда он так твердил о том, как любит его? Ну, ясно — был сильно пьян. А может быть, уже тогда задумал коварный план и раскаивался в том, что сделает? Как бы то ни было, но Сид почувствовал закипавшую в нем ярость, намного сильнее той, что он испытывал к Деннису и к деревенским мальчишкам. Кулаки его непроизвольно сжались, и он резко сел на кровати.
— Лежи, лежи, — успокаивающе произнес старый шахтер. — Что это с тобой? — удивился он, увидев, какой гримасой исказилось лицо мальчика. — Да неужели твой отец и правда собирался?.. Ты успокойся, ляг. Или ты собрался идти к нему и предъявлять претензии? Ну нет, это не выход.
Он говорил так спокойно и вместе с тем так настойчиво, что Сид, невольно подчиняясь ему, разжал кулаки и улегся, глядя неподвижным взглядом в потолок. Краем глаза он увидел, что старый Том улыбается. Сид недовольно взглянул на него и почувствовал, что его глаза застилает слезами. Все вокруг расплылось, покрылось туманом, лицо Тома вообще куда-то исчезло. По щеке мальчика неприятно скатилось что-то холодное.
— Ну, не плачь, сынок, не плачь, — донесся откуда-то издалека голос шахтера. — Всякое бывает. Вот я тебе расскажу одну историю… — Он утер глаза мальчика большим и грязным носовым платком, откинулся на спинку стула, и, мечтательно глядя в стену, словно он видел там что-то, чего не мог видеть никто другой, начал:
— Когда моему старшему сыну было столько же лет, сколько и тебе сейчас (впрочем, нет, он был чуть постарше тебя), у нас с ним случилась ссора. Он собирался бросить учебу в колледже и записаться в армию. Хотел, как ему казалось, романтики и приключений. Я же знаю, что никакой романтики в этом нет, только муштра да крики командиров (я сам в свое время служил, но об этом как-нибудь потом расскажу). Так вот, я хотел, чтобы мой Ричард окончил колледж и стал юристом, получил прибыльную профессию, а не таскался всю жизнь по гарнизонам. Но он был упрям как никогда и тайком от меня ушел-таки в армию. И вот прошло пять лет, и как-то раз он приехал в отпуск ко мне. К тому времени он уже был сержантом, и с ним была его молоденькая жена, уже тогда беременная. В тот день вся семья собралась за столом, отметить его возвращение. Но я по-прежнему был недоволен тем, что он меня не послушался. Теперь он, видно, и сам жалел об этом: о службе говорил неохотно, даже обронил ненароком, что не прочь бы выйти в отставку, а на свою жену он за весь вечер ни разу даже не взглянул. Тогда я начал над ним злорадствовать: мол, получил ты свою романтику, когда ползал по грязи в дождь или бегал по несколько миль в день? Ну и тому подобное. А в конце еще и поинтересовался, будет ли он счастлив, когда его со всей семьей отправят куда-нибудь на Аляску. Ричи часто бывал вспыльчив, но таким я еще его никогда не видел. Он встал, побледнел и произнес таким голосом, что мне стало страшно: "Теперь я вижу, что приехал сюда зря. Что ж, ты добился чего хотел. Больше ты мне не отец". И с этими словами он взял за руку жену, повернулся и ушел. С тех пор я его никогда не видел. Только слышал о нем от матери, которой он иногда пишет. Сейчас он и вправду служит на Аляске, уже майор, и у него дочка твоего возраста. Теперь я понимаю, что поступил тогда неправильно. Но я его искренне любил, и сейчас люблю, как никого другого. А посмотри, кто я сейчас — одинокий старый шахтер, который и солнца-то уже черт знает сколько времени не видел. Мне уже давно пора на пенсию, да только что я буду целыми днями делать один, в пустом доме? Разве что сидеть и ждать, когда умру. А так хотя бы у меня пока остается привычное дело, да и поговорить здесь есть с кем, и молодым иногда пример подать.
Он перевел затуманившийся от воспоминаний взгляд на Сида и невесело усмехнулся. Сид вновь окинул взглядом каморку, в которой они находились.
— Так значит, вы тут живете? — задал он вопрос, который уже давно вертелся у него на языке.
— Ну да, а где же мне еще жить, — пожал плечами старик. — Я и на поверхность-то редко поднимаюсь — там ведь совсем другой, не мой мир. Как увижу свет солнца, так сразу слепну, и хочется поскорей уйти поглубже, во мрак. Знаю, что здесь, в шахте, я скоро загнусь, да так оно, пожалуй, и лучше. Если где и умирать, то в своей, привычной, среде.