Сид и Ненси
Шрифт:
Глава 13.
Десять лет спустя.
В баре небольшого городка, расположенного милях в ста к западу от Двух Холмов, только что закончилось выступление местной рок-группы. Под восторженные крики и аплодисменты музыканты ушли со сцены, а спустя некоторое время, когда ажиотаж в зале утих, прошли за столик и сели выпить наравне с другими посетителями. В разгар веселья солисту группы, высокому волосатому парню в темных очках, весело шутившему с парой местных глупых девчонок, показалось вдруг, что из-за соседнего столика за ним пристально наблюдают. Внимательно вглядевшись в ту сторону, он увидел парня чуть помоложе его самого. Лицо его и фигура показались солисту до боли знакомыми. А когда парень вдруг улыбнулся ему и слегка кивнул, он окончательно узнал его. Извинившись перед своей компанией, он подошел к парню и крепко обнял его.
– - Сидди, братишка! Сколько лет, сколько зим!
– повторял он.
– Я уж и не надеялся увидеть тебя!
– - А я только сегодня случайно узнал, что ты здесь выступаешь, - сияя улыбкой, ответил Сид.
– - Так чего же раньше не подошел, не поздоровался?
– спросил Энди (а это был, конечно же, он), у которого от радости встречи после долгой разлуки даже слезы выступили на глазах.
– - Да я как-то постеснялся, - ответил Сид.
– Вокруг тебя столько народу было... я даже протолкнуться не смог бы... Вот, все ждал, когда ты сам меня заметишь.
– - А ты, я вижу, не изменился, Сид, - произнес Энди, садясь за стол и наливая себе и брату полные кружки пива.
Нет, он все-таки изменился, решил про себя Энди, глядя на возмужавшего брата. За десять лет он вырос, окреп и уже не казался таким сгорбленным и неуклюжим, каким Энди помнил его с детства.
– - Ну, давай рассказывай, как ты тут и какими судьбами, - сказал Энди после того как они выпили по кружке за встречу.
– - Да ну... что рассказывать, - смутился Сид.
– Я тут лет пять назад осел, несколько работ сменил, платили хреново, но кое-как выжить можно было. Вот, сейчас работаю курьером, скопил-таки деньжат на приличную квартирку и даже на подержанную тачку. А ты-то как?
– - Да что обо мне говорить, - махнул рукой Энди.
– Я все эти десять лет разъезжаю с ребятами по Америке, пытаюсь хоть куда-то пристроить наши записи, иногда, вот как сегодня, выступаю за гроши, а иногда вкалываю как лошадь. Словом, одни хлопоты, а как жить дальше, не представляю. Ну, а как там твой старик поживает? А сестра? Бабка? Что-то я давно уже о них ничего не слышал.
– - Отец и Аня давно умерли, - просто ответил Сид.
– Бабушка еще жива и живет там же, где и раньше.
– - Прости, я не знал, - Энди налил им обоим еще по кружке.
– Ну, расскажи, как все случилось.
– - Ну, начну с того, что десять лет назад я ушел из дома, - заговорил Сид.
– Первые пять лет я скитался где попало, ничего путного не находил, а потом, когда остановился здесь, решил все-таки узнать, как там без меня поживают, и позвонил бабушке (ее номер у меня еще оставался, а дома у нас телефона не было). Она не обрадовалась, когда меня услышала, а только сухо поздоровалась и ответила, что мой отец уже три года как умер, а Аня до сих пор плачет и ждет моего возвращения. После этого она повесила трубку, и я понял, что она так и не простила того, что я тогда внезапно ушел и даже не зашел к ней попрощаться. Словом, я собрался и поехал туда.
Сид отхлебнул из кружки большой глоток и помолчал, видно, собираясь с мыслями. Энди терпеливо ждал. Наконец Сид заговорил:
– Когда я ехал туда, все думал, вот сейчас сестра спустится с холма меня встречать или хотя бы выйдет на порог, как только меня увидит. Но когда я увидел родной дом, мне показалось, что он уже давно заброшен: сад зарос сорняками, крыша обваливалась, на стенах росли мох и плесень. Не может быть, чтобы сестра отсюда давно уехала: я знал, что она этого никогда не сделает. Да и бабушка ничего такого мне не сказала. Я долго стучал в дверь и наконец Аня мне открыла, - Сид с трудом сглотнул и, подавив всхлипывание, продолжил: - Я не узнал ее. Она была так худа, бледна и измождена, что выглядела лет на сорок, хотя она всего на два года меня старше. Она меня с радостью обняла, сказала, что сейчас сбегает в магазин за едой, потому что к ужину у нее ничего нет. Я сказал, что не голоден, и она, кажется, даже обрадовалась этому. Я стал расспрашивать ее об отце, и она рассказала, что после моего ухода он сначала разъярился, грозил найти меня и проучить как следует, а потом вдруг разрыдался, стал говорить, что ни к кому так сильно не привязался за эти годы, как ко мне, что я зря оставил его... С того дня он начал много пить, есть почти перестал, все деньги тратил только на водку. Потом его выгнали с работы, и он окончательно спился, а потом и умер. Аня после этого долго не знала, как ей быть. Школу она давно закончила, денег на дальнейшее обучение не было, а на работу ее нигде в округе не брали, должно быть, потому что она жила в Доме Отщепенца, а все давно уже невзлюбили этот дом и нашу семью тоже. Я ее спросил, почему она не переехала жить к бабушке, хотя бы на первое время, но она ответила, что ни за что не оставит родной дом, что хоть кто-то должен за ним присматривать. В общем, она устроилась санитаркой в госпиталь для неизлечимо больных -- никуда больше ее не взяли. Тут она стала рассказывать мне про больных в этом госпитале, я запомнил только про какого-то мистера Фокса, которому уже восемьдесят и у которого рак мозга, но он по-прежнему весел, со всеми шутит и рассказывает всякие забавные случаи из жизни. Так мы с ней сидели около часа, разговаривали, поесть она мне так ничего и не предложила. Потом вдруг она стала выпроваживать меня из дома, говорить, что ей уже пора, что у нее скоро ночное дежурство. Я захотел остаться дома, но она почему-то не согласилась, стала говорить: "У тебя же там работа, свой дом, а я уж тут как-нибудь сама". Я видел, что она что-то от меня скрывает, что у нее есть другая причина выпроводить меня, но не стал ничего спрашивать, а попрощался и ушел. Вдруг, когда я был уже на пороге, она громко сказала: "А еще у нас в госпитале есть один парень, по имени Томми. Ему тридцать, и он всегда такой угрюмый, злой, прямо смотреть на него страшно", - и тут она почему-то всхлипнула. Я спросил: "Что с тобой?", но она помотала головой и ответила: "Просто мне правда жалко этого парня. Он ведь еще так молод". Я только пожал плечами, потом вышел за дверь и уехал. Через два дня мне позвонила бабушка (не знаю, откуда она узнала мой номер) и сообщила, что Аня умерла от СПИДа. Тогда-то я и понял, почему она сказала мне напоследок об этом бедном Томми: видно, это он был болен СПИДом, и от него она и заразилась. Думаю, понятно, как, - Сид закрыл ладонью глаза и отвернулся. Некоторое время оба сидели молча. Потом Сид отнял руку от лица, и Энди удивился, что глаза у него были совершенно сухими. Не найдя ничего сказать, он налил брату полную кружку и, чокнувшись с ним, молча выпил.
После этого они еще долго сидели, вспоминая давно минувшие события и рассказывая друг другу о разных случаях, произошедших за те десять лет, что они не виделись. После пива Энди заказал еще виски, а затем простой водки, и разговор пошел еще веселее. Сидели так до поздней ночи. Музыканты из группы Энди с толпой восторженных фанаток давно ушли из бара, посетителей почти не осталось, а двое давно не видевшихся братьев продолжали сидеть, забыв обо всем. Сиду совсем не хотелось домой, он готов был сидеть в этом светлом теплом баре хоть целую вечность, глазеть на хорошеньких официанток, слушать бессвязное бормотанье Энди и не думать ни о чем плохом. Даже свет фонарей в холодной темноте улицы казался изнутри приятным и согревающим. И почему это он никогда раньше не бывал здесь? С этой скучной работой вечно заматываешься, вечно некогда. А тут -- подумать только!
– такое счастье, встреча с братом, единственным человеком, который, пожалуй, его понимал.
– - Ээх, Сидди, ты не представляешь, как я от всего этого устал, - бормотал Энди, когда Сид, расплатившись, пытался поднять его отяжелевшее тело из-за стола и поставить на ноги.
– Вот плюну на все это и уеду в Россию, навсегда, понимаешь? Буду каждый день пить водку и играть на балалайке, ик!
– - Я тоже туда все собираюсь съездить, - вполне серьезно ответил Сид, пока они, пошатываясь, шли к выходу.
– Хочу увидеть Череповец, родину отца.
– - Ага, я тоже туда хочу. Там говорят, жил этот русский рокер, как его там, Башмаков или Башмачев... Я бы поглядел, в каком говне все эти таланты росли, - Энди пьяно засмеялся.
– Не то что мы тут, в тепле и уюте. А помнишь, какие классные стихи ты когда-то сочинял? И на гитаре так здорово можно было под них играть...
– - Да я давно уже стихов совсем не пишу, - смущенно ответил Сид.
– И на гитаре я так ни разу и не поиграл с тех пор как тот твой подарок отец сломал.
– - Эх, Сидди, а давай свою команду создадим! Ты будешь стихи писать, я музыку, - не слушая его, разглагольствовал Энди.
– То-то мы на весь мир прогремим! Заодно уж и в твою Россию съездим.
Они шли по грязной и узкой улице, скудно освещенной огнями из нескольких окон да неоновыми вывесками магазинчиков и закусочных. Сид с наслаждением оглядывался вокруг, вбирал в себя полной грудью ночной воздух и поднимал счастливый взгляд в сияющее мириадами звезд небо. Сколько раз перед тем ему приходилось видеть это небо! Да нет, все-таки у них в городке небо было куда чище и звезды ярче. Ему вспомнились те бессонные ночи и вечера, которые он проводил дома еще давно, когда рядом с ним была Таня... Ностальгия захватывала его все сильней, скоро он уже не мог думать ни о чем другом, кроме нее...
– А про Таню ты ничего не слышал?
– спросил он брата.
– Не-а, - ответил Энди.
– За последние десять лет -- ни одной весточки. Да и хрен с ней, верно, Сидди? Ты-то, я думаю, давно уже ее позабыл.
Сид промолчал и отвернулся, думая по-прежнему об одном. Удастся ли ему когда-нибудь еще ее встретить? И если да, то какой будет эта встреча? А вдруг ее уже давно нет в живых? При этой мысли все внутри у Сида похолодело, и он решил, как только придет домой, обязательно взять Библию, которую десять лет назад дал ему Смит, и помолиться богу (прежде за эти годы он так ни разу и не помолился), чтобы тот послал ему хотя бы маленькую весточку о судьбе Тани.