Сид и Ненси
Шрифт:
– Ну что ж, братишка, до свидания, - произнес он с преувеличенной серьезностью. Сид второй раз за день нерешительно протянул ему свою руку. Энди пристально вгляделся в его ладонь и вдруг рассмеялся.
– Ты что - гулял с Таней?
– сквозь смех вымолвил он.
Сид кивнул, не понимая, что вызвало у его брата смех. Впрочем, Энди тут же перестал смеяться, взглянул брату прямо в лицо и заговорил с неподдельной серьезностью:
– Послушай, Сид, я бы тебе не советовал с ней гулять и тем более играть с ней в эти ее дурацкие игры.
– Почему?
– спросил Сид, и это было единственное слово, сказанное им брату за целый день.
– Ну, слава богу, ты хоть говорить умеешь, -
– Да потому что она вообще странная. С другими детьми редко играет, вместо этого сядет дома где-нибудь в углу и так сидит, пока ее не позовешь обедать или еще куда-нибудь, и то она не сразу придет. Или, бывает, запрется у себя в комнате и читает всякие глупые книжки, которые обычно детям вроде нее запрещают читать. А когда мама станет отбирать у нее книжку, она обижается на нее, устраивает истерики, кричит и ругается нехорошими словами. А то совсем ни с кем не разговаривает, целыми днями сидит у себя в комнате и смотрит на всех угрюмо. А несколько раз она вообще из дома сбегала, - продолжал Энди с воодушевлением, видя, что Сид весь подался вперед и жадно ловит каждое его слово, - еле удалось ее найти и обратно вернуть. А месяц назад... - он прервался, чтобы крикнуть матери, нетерпеливо стучавшей в дверь: "Мам, я иду! Только договорю с Сидом кое о чем" и продолжал: - Так вот, месяц назад она вообще избила одного соседского парнишку. Больно, до крови, чуть нос ему не сломала и палец прокусила. А перед этим таскала его куда-то на заброшенную фабрику, заставляла давать какие-то клятвы, тоже кровью по ладони писала. Я ведь как увидел у тебя на ладони букву "N", сразу понял: это она. "N" - это ведь "Nancy", верно? Ей это имя настолько нравится, что она порой даже на свое не откликается, ждет, когда ее назовут, как она хочет. А тут еще ты ей попался... Слушай, а как ведь совпало - "Сид и Ненси", а? Сладкая парочка! Понятно, почему она тебя с собой потащила.
Он вдруг замолчал, видя, что Сид совсем уже не испытывает восторга от его рассказа, а сидит, отвернувшись и машинально поглаживая приклад новой пневматики. Энди понял, что, возможно, задел чувства мальчика. Он, смутившись, сел и начал виновато объяснять:
– Понимаю, что ты думаешь, Сид, но ведь пойми - она просто не знает жизни вокруг. Она живет не своим умом, а тем, что вычитала в книжках. Ей все хочется романтики, приключений, она не думает, что можно жить обычной жизнью, как живут все. Я с ней пытался много раз на эту тему поговорить, да все бесполезно, она никого не слушает. Подумай об этом, Сид, она ведь только втянет тебя в неприятности.
Он внимательно посмотрел в глаза Сиду, но тот, как и при утреннем разговоре с Аней, напряженно смотрел в сторону и думал о чем-то другом, словно совсем не желал слушать советов.
– Таня! Таня! Ну куда же подевалась эта наглая девчонка?
– раздался на лестнице крик тети Мэгги.
– Энди! А ну немедленно найди ее, мы сейчас уезжаем!
Энди снова вскочил.
– Ну в общем, пока, Сид, - произнес он, крепко пожал брату руку и выскочил за дверь. Сид подошел к окну, поглядел в сгустившуюся тьму, которую разрывал лишь яркий свет фар "Кадиллака" и далекие огни в домах, и ему снова стало грустно. Разговор с Энди окончательно выбил его из колеи. Он погасил свет, лег не раздеваясь на кровать и пустым взглядом уставился в пространство.
– Таня! Ну где же эта мерзавка, черт бы ее побрал!
– продолжала кричать на лестнице подвыпившая тетя Мэгги.
Скрипнула дверь комнаты по соседству с Сидом, раздался голос Ани.
– Тетя Мэгги, я прошу вас, не кричите так сильно. Отец устал, ему нужно выспаться. А ваша дочь найдется, я уверена.
– Дочь?
– тетушка разразилась
– Да если бы она была моей дочерью, думаешь, я стала бы ей позволять такое нахальство?
– В смысле?
– удивилась Аня.
– А, так ты разве не знаешь?
– еще громче воскликнула тетушка.
– Как же, про эту мерзавку все уже знают. Да тебе известно, что ее отец был спившимся портовым грузчиком из России, а мать - дешевой шлюхой, которой не пришло в голову сделать аборт? Девчонка жила прямо на улице, попрошайничала, помирала с голоду. Вот мой сердобольненький муженек и решил взять ее в нашу семью. Нет чтобы просто отвести в какой-нибудь приют, так он сделал ее полноценным членом семьи! Клянусь, если бы не он, я бы давно ее выгнала! Она и в грош нашу заботу не ставит! Ей, видите ли, лучше жилось бы на улице!
Тут тетя Мэгги наконец сообразила, что она и правда орет на весь дом и поспешно понизила голос до шепота. Но тут снизу донесся голос Энди: "Мам, я нашел ее!" Тетушка облегченно вздохнула и, бормоча ласковые слова племяннице, с шумом спустилась вниз. Хлопнула дверца "Кадиллака", взревел мотор, и все стихло. Сид с трудом перевернулся на другой бок. Он не верил тому, что только что услышал. Неужели Таня и вправду такая наглая и мерзкая девчонка, какой ее описали мать и сын? Или с ней просто обходятся так же жестоко, как с ним обходится отец? Одному Сид радовался точно: тому, что он не видел Таню после той "игры" в заброшенном доме, да и не увидит, возможно, еще долго. Сегодняшний день нес столько разных событий, что трудно было во все это поверить. Но Сид точно знал: этот день станет переломным в его жизни. За странными, непривычными мыслями он совсем не заметил, как засыпает.
Проснувшись на следующее утро, Сид долго лежал в кровати, находясь под смесью впечатлений от вчерашних событий и сегодняшнего сна. Снилась ему конечно же она, причем была в этом сне так прекрасна, что Сид, сладостно ежась под теплым одеялом, испытывал самую настоящую эйфорию - чувство, которое прежде было ему совсем незнакомо. И лишь спустя некоторое время он начал внимательней прислушиваться к звукам в доме. Неестественную тишину нарушали лишь звуки, хорошо знакомые ему с самого детства. Еще минут пять он лежал, собираясь с духом, потом, поняв, что ему все равно не избежать этого, встал и начал одеваться.
Когда он спустился вниз, то увидел отца, сидящего за столом на веранде посреди остатков вчерашнего торжества. Перед ним на столе стояла наполовину пустая бутылка с водкой. Как раз в тот момент, когда вошел сын, он запрокинул назад голову и залпом выпил целый стакан. Затем громко икнул, закусил выпитое недоеденным куском вчерашнего пирога Сида, со стуком поставил стакан на стол и, не отрывая от него руку, застыл, словно статуя. Сид негромко кашлянул. Отец не пошевелился. Тогда, осмелев, мальчик шагнул вперед и произнес, уповая на вчерашнее хорошее настроение отца:
– С добрым утром, папа.
Отец повернулся, и его глаза с налитыми кровью белками в упор уставились на сына. Вид его был страшен: борода была небрита и всклокочена, с губ свисала слюна, дышал он тяжело, с хрипом. Казалось, он совсем не узнает сына. С полминуты он неподвижно смотрел на Сида, затем, что-то невнятно зарычав, встал и с размаха ударил его по щеке. Сид отлетел назад и стукнулся затылком о стену. Перед глазами у него все поплыло, затем опрокинулось, слилось в непонятную разноцветную массу, с бешеной скоростью мелькавшую перед ним. В голове неприятно гудело. Нечто подобное он ощущал ровно сутки назад, когда первый камень Эдди Мейрона ударил его в живот. Теперь же он понимал, что лежит на полу, а отец навис над ним огромной глыбой и уже занес кулак для нового удара.