Сигма
Шрифт:
Учились мы в период культа личности и под завязку были насыщены ароматом той страшной эпохи, в которую жили. Счастье наше в том, что мы не осознавали, в какое время живем. По существу, дамоклов меч был занесен над каждым и благодаря неосторожному слову, чьему-то навету, а то и просто так мог опуститься.
Профессорско-преподавательский состав был довольно сильный, но уйму времени отнимало штудирование трудов классиков марксизма-ленинизма, их конспектирование и выискивание в них гениальных мыслей, которых на самом деле не было.
Насквозь
По курсу государственного права рекомендовался учебник под редакцией А.Я. Вышинского. Оба эти пособия были насквозь политизированы, нашпигованы цитатами из произведений великого вождя народов. От права в них мало что оставалось.
И все же научная жизнь на факультете в те годы била ключом. У нас, студентов, был неподдельный интерес к науке. Едва ли не каждый считал честью выступить с докладом в студенческом научном кружке. Особой популярностью пользовались кружки по истории государства и права, гражданскому праву и уголовному праву. Руководили ими И.И. Яковкин, А.В. Венедиктов и М.Д. Шаргородский. Научные конференции собирали многочисленные аудитории, диспуты затягивались до позднего вечера, а то и до ночи. Как правило, они происходили в 88-й аудитории, забитой до отказа.
На одной из них студент-старшекурсник Борис Хаскельберг (впоследствии профессор Томского университета) выступал с докладом о clausula rebus sic stantibus (оговорка о неизменности условий обязательства). Я слушал и почти ничего не понимал. Это меня раззадорило, и я решил всерьез заняться гражданским правом.
Пожалуй, Хаскельберг одним из первых пробудил у меня интерес к цивилистике. Помню диспут о вине и причинной связи, который собрал столь многочисленную аудиторию, что его перенесли в Актовый зал. С докладом на нем выступал О.С. Иоффе, которого не без оснований считали восходящим светилом…
Пришла пора распределения. Анатолий Васильевич (Венедиктов — прим. ред.) прочил меня в аспирантуру. Чтобы поднять свое идеологическое реноме, я незадолго до окончания Университета вступил в комсомол.
Анатолий Васильевич мне сказал, что если я этого не сделаю, дорога в аспирантуру закрыта. Помнится, я тогда спросил Венедиктова: «А почему Вы не вступаете в партию?». Он отшутился: «Потому, что не хочу быть проректором Университета». «К тому же, — добавил он, — из комсомола по возрасту Вы сможете выйти», что я впоследствии и сделал.
Приближался к концу срок моего пребывания в аспирантуре. Незадолго до распределения ко мне подошел наш декан С.И. Игнатов и сказал: «Мы хотим тебя оставить на факультете, но тебе нужно будет вступить в партию.
Я и Королев (тогдашний секретарь партбюро) дадим тебе рекомендации». Поблагодарив за доверие, я ответил, что хотел бы, чтобы вопрос о моем оставлении на факультете решался независимо от того, вступлю я в партию или нет.
Игнатов, видимо, не ожидал такого ответа, но, будучи человеком порядочным, оставил его без последствий. Другой бы на его месте меня просто-напросто схарчил.
Антон Иванов: Лекции, которые он читает, всегда содержательны и выражают его гражданскую позицию. В них нет дешевого блеска, стремления покрасоваться, готовности исказить смысл ради популярности у слушателей.
Его лекции рассчитаны на вдумчивого студента, который стремится понять логику гражданского права, а не гонится за простотой. Именно с ним Ю.К. ведет свой диалог о проблемах права, не боясь показать свои сомнения. Ведь юриспруденция имеет очень мало логически доказуемых выводов, а спор о ее понятиях можно вести с различных методологических позиций.
Весьма любопытна его манера читать лекции. Легкое грассирование, связанное с ранним изучением французского языка, использование латыни, постоянное обращение к примерам из классики — все это рождает у слушателей ощущение каких-то дореволюционных времен. А если сюда добавить увлечение стихами и их цитирование, то образность еще более возрастет.
Сейчас в подобной манере читать лекции не принято, хотя есть в ней что-то притягательное, то, чему нельзя научиться, но нужно с ним вырасти. Когда же необходимо быть пафосным или жестким, высказать к чему-нибудь свое негативное отношение или поставить человека на место, Ю.К. способен сделать это в столь вежливой форме, что адресатам или бдительным цензорам остается пенять лишь на себя.
Многие, кто сталкивался с Ю.К., говорят о его чрезмерной строгости. В самом деле, сдать ему экзамен на «отлично» могут лишь очень хорошо подготовленные студенты, но тем дороже эта оценка.
Встречаешь иногда нашего выпускника, работающего на практике, и он как высшее доказательство уровня своих знаний приводит отличную оценку по гражданскому праву у Толстого.
Несмотря на всю требовательность, Ю.К. Толстой всегда очень вежлив по отношению к студентам. С самого первого курса он называет их только на «Вы» и постоянно делает замечания тем, кто нарушает это требование.
Кондратъ: Ю.К. был пристрастен. Ко всем он относился с достаточной строгостью, но некоторые поблажки делал только для тех студентов, которых по каким-то одному ему ведомым критериям выделял в положительном плане.
Например, к нему можно было подойти и без объяснения причин сказать, что сегодня к семинару ты не готов, но сделать это нужно было только до начала занятия, и тогда ЮК вопросов тебе не задавал. Если свою неподготовленность кто-либо демонстрировал уже в ходе семинара, Ю.К. был непреклонен, со всеми вытекающими последствиями. Он навсегда вычеркивал такого студента из списка тех, с кем готов был неформально общаться.