Сигма
Шрифт:
Нечто подобное, в других, правда, масштабах, мы наблюдали несколько лет спустя на примере Т. Гдляна и Н. Иванова, боровшихся со взяточничеством в рядах пророссийски настроенной элиты Узбекистана.
И Олейник, и Гдлян квалифицировали действия обвиняемых как дачу-получениевзяток, т.е. шли по пути наименьшего сопротивления, доказывая лишь факт передачи денег. События «до» и «после» их не интересовали, если только получатель взятки сам не становился взяткодателем, вручая часть незаконно полученных денег своему начальнику.
Между тем, взятка — корыстное преступление,
По формуле Олейника-Гдляна получатель взятки вначале обращал всю незаконно полученную сумму в свою пользу, после чего принимал решение часть этих денег пустить на самостоятельную взятку вышестоящему должностному лицу. Полная ерунда. Получая деньги, тот же В. Соколов прекрасно понимал, какая часть останется у него, а какая перекочует в карман руководству. Это осознавали и его подчиненные — взяткодатели.
Уже в момент выделения «Елисеевскому» дополнительной партии сигарет «Союз Аполлон» все участники цепочки по ее реализации (от руководителя торга до продавца гастронома) понимали и общую сумму «навара», эквивалентную норме естественной убыли, и сколько денег из этой суммы достанется каждому из них. В этой задаче не было ни одного неизвестного. И так по каждой из 500.000 позиции, указанной в номенклатуре товаров гастронома.
К наличности, превышающей размер его личной доли, В. Соколов относился не как получатель взятки, на чем настаивало следствие, а как посредник. Посредник в передаче взятки (если действовал в интересах своих подчиненных) или посредник в ее получении (если действовал в интересах своего руководства).
Однако В. Олейник считал, что одна и та же денежная пачка, перетянутая бандеролькой Госбанка СССР, вначале оказывалась предметом получения взятки В. Соколовым, а через два дня — предметом получения взятки руководством торга «Гастроном». Переубедить Владимира Ивановича мне не удалось.
Важным аспектом квалификации преступления является источник предмета взятки. Нет вопроса, если взяткодатель снял со сберкнижки и вручил вымогателю свои кровные. Однако в Москве и Узбекистане личными деньгами никто взяток не давал. Огромные суммы, фигурировавшие в качестве мзды, могли быть только похищены. Единственным собственником, у которого в те годы их можно было украсть в таком количестве, являлось государство победившего социализма.
На примере «Елисеевского» гастронома примерная схема преступного обогащения выглядела следующим образом. За счет модернизации складских помещений и холодильных камер, а также продуманной системы логистики почти до нуля снизили естественную убыль, нормы которой были установлены бог знает когда и пересмотрены в середине 80-х, да и то по результатам расследования этого и других уголовных дел.
Например, приказом от 29.12.1984 года N 339 Минторг СССР утвердил нормы естественной убыли (допустимой величины безвозвратных потерь от недостачи и/или порчи) мяса и мясопродуктов.
При перевозке вареных колбас на расстояния до 50 км стала применяться норма естественной убыли в размере 0,08 процента (к массе нетто товара). При перевозках сарделек и сосисок норма естественной убыли устанавливалась на 20 процентов выше норм для вареных колбас. До издания приказа эти нормы были заметно выше.
Как в каждом гастрономе, в «Елисеевском» на совершенно легальном основании работала секция, отпускавшая покупателям товар за наличный расчет (соки в розлив, минеральную воду и т.п.).
Отсутствие кассового аппарата давало возможность изымать из кассы нужные суммы и вносить таковые (при необходимости).
Одна часть сэкономленных на естественной убыли товаров реализовывалась покупателям в общей массе, после чего выручка, эквивалентная норме естественной убыли, изымалась. Другая часть сэкономленных товаров реализовывалась постоянным клиентам за наличный расчет. Деньги не приходовались. Плюс массовый обман покупателей (обвешивание) при формировании продуктовых заказов. Полученный в результате обмана излишек также присваивался. Налицо хищение в чистом виде.
Показательным будет такой эпизод из жизни торговых работников. Уже в 90-х годах моя знакомая, лишившись работы на ЦНИИТМАШе, от безысходности пошла в ближайший гастроном, где, как ей сказали, была вакансия продавца. Директор почитал ее анкету, повертел в руках трудовую книжку и отказал. На вопрос «почему» вышел из кабинета и пригласил соискательницу проследовать за ним. В коридоре они остановились у стоявшего на полу огромного рулона упаковочной бумаги.
— Всю эту бумагу надо продать по цене колбасы, — сказал он, — Вы не сможете этого сделать.
Ежемесячно получая деньги от начальников своих отделов, Ю. Соколов прекрасно понимал их проихождение, ориентировался в суммах, которые зависили от объема товарооборота по той или иной номенклатуре, ибо сам был одним из создателей этой системы. Речь шла не о взятках, а о перераспределении украденного, которым он, в свою очередь, делился с руководством Главторга, выделявшим ему основные и дополнительные фонды. Заметители Н. Трегубова не взятки брали, а получали свою долю похищенного.
Доказывать хищение в разы сложнее. Одних товароведческих и бухгалтерских экспертиз штук 100 надо провести. С дополнительной квалификацией морока (обман покупателей, должностной подлог и т.п). Очными ставками не обойдешься. Тут профессионализм нужен.
Хорошего следователя прокурор области никогда никому не отдаст, тем более на 6-12 месяцев. Поэтому квалификация членов бригады была не идеальна. Через несколько лет все расследованные ими дела оказались в Мосгорсуде (квалифицированное взяточничество и хищение в особо крупных размерах — областная подсудность).
Понятно, что с олейниковскими делами мы намыкались. Ни в одном из них не было постановления о возбуждении уголовного дела, что влекло за собой моментальное и однозначное оправдание всех подсудимых. Произошло это потому, что эти дела не возбуждались, а выделялись одно из другого.