Сигма
Шрифт:
Есть, однако, существенные различия, причем не в пользу нынешних лидеров. Герои первых лет революции; имели за плечами какой-никакой жизненный опыт. Многие из них прошли тюрьмы, ссылки, вкусили горький хлеб на чужбине. Наши же герои пришли либо из элитных семей и жизни вообще не нюхали, либо из курилок многочисленных НИИ, где, изнывая от безделья, травили анекдоты, ждали своего часа для вступления в КПСС, волочились за лаборантками и секретаршами, а женившись, мучительно думали над тем, как протянуть от получки до получки.
Элитные мальчики были отделены от народа непроницаемой стеной правительственных
Да и самый народ они, выражаясь словами Солженицына, кажется, в «Круге первом», воспринимали как население, рассматривая его как подходящее поле для всякого рода экспериментов и реализации честолюбивых замыслов.
Доминирующими их чертами были и остаются трусость, изнеженность и себялюбие. Они никогда бы не решились сами ни на какой сколько-нибудь значимый шаг, не окажись в силу благоприятного стечения обстоятельств у кормила власти.
Они продвигались бы по пути, проторенному их отцами и дедами, шныряли бы как мыши в коридорах власти на Старой площади, в МИДе, Минвнешторге, выражая собачью преданность своим начальникам, но, в отличие от четвероногих друзей, втайне их ненавидя.
Так и дослужились бы они до персональной пенсии, почти наверняка разойдясь с первой своей женой (ошибка молодости!) либо имея на стороне любовницу, которая, в свою очередь, их бы доила, страдая от преждевременного ожирения и с плохо скрываемым презрением взирая на окружающий мир.
Что же касается мальчиков из второго слоя, то они решили, что им терять нечего, и не имея за душой ни прочных знаний, ни таланта, ни организаторских навыков, пустились на волнах популизма во все тяжкие, постоянно напоминая о том, что прежний режим им не давал ходу и только сейчас они могут развернуться вовсю.
Роднит тех и других то, что хмель власти ударил им в голову, они совершенно ошалели от открывшихся перед ними возможностей и зачастую сами не знают, что с ними делать.
И уж во всяком случае не имея и понятия о глубинах народной жизни, не зная, почем фунт лиха, словом, не имея за душой ничего, кроме непомерных амбиций, они явно не владеют ситуацией, вынуждены притворяться и потихоньку переводят за рубеж неожиданно нажитые капиталы, переправляют туда своих детей и в любой момент готовы сигануть сами, как только почувствуют, что корабль, которым они вроде бы управляют, окончательно идет ко дну.
Вообще отношение к ним у меня примерно такое же, как к моим студентам и аспирантам, не подготовившимся к сдаче зачета или кандидатского минимума. Но если в первом случае положение затрагивает только тех, кто провалился, и в общем-то поправимо, то во втором — это крайне болезненно отражается на судьбах, а то и жизнях миллионов людей и зачастую непоправимо.
С одной стороны, отдаю отчет в том, что это — наши дети, хотя и испорченные воспитанием, а теперь еще властью и положением; с другой, мною все чаще овладевает желание поставить их в угол или ткнуть носом в то, что они наделали. Именно так поступают с котятами и щенятами, чтобы приучить их ходить, где следует [6].
Антон Иванов: Ю.К. постоянно интересуется политикой, если не как ее участник, то хотя бы как зритель. У него есть свое мнение по любому политическому вопросу, пусть даже тот никак его не затрагивает. На формирование его мнения господствующие общественные настроения практически не влияют.
Политиков Ю.К. оценивает по их делам, а это означает, что мало кто из них может претендовать на хорошую оценку. Несмотря на то, что он и его родственники немало настрадались от коммунистов в XX в., либералом его тем не менее не назовешь.
Возможно, тут сыграл свою роль «синдром жертвы»: человек, который немало пострадал от государства, «прикипел» к нему душой и уже не в состоянии отринуть и забыть.
Ю.К. на практике сталкивался с политикой и с политиками лишь относительно короткий период своей жизни, а именно в начале 90-х гг., когда он был избран членом Комитета Конституционного надзора СССР. Этот комитет довольно быстро прекратил свое существование в связи с распадом СССР, однако Ю.К. вдоволь насладился лицезрением тогдашних политиков (нынешние, впрочем, не лучше).
Сказать, что политика ему понравилась, значит покривить против истины. Конкретное мнение о его впечатлениях можно составить, прочитав опубликованные им воспоминания (см. список трудов). Видимо, Ю.К. понял, что в политической жизни столько грязи, что лучше в нее не окунаться. Поэтому после разгона Комитета Конституционного надзора СССР он даже не пытался куда-нибудь устроиться, а просто вернулся на факультет.
Впрочем, правоведение в значительной мере тоже относится к политике, в особенности, когда речь идет о признании какого-либо закона неконституционным. Закрывая дорогу определенным законотворческим тенденциям, Конституционный Суд средствами права «делает политику». Отсюда давать заключения по каким-либо делам, рассматриваемым в Суде, значит вольно или невольно участвовать в политике.
Разумеется, судебная процедура идет строго по закону, но в России всегда были сильны «подводные течения», а механизм воздействия на нужных людей отработан до тонкости. Что касается Ю.К., то на нем такой механизм обычно «буксует». Ведь Ю.К., давая заключения, никогда не идет против своей совести, не меняет свои взгляды конкретным делам так ценятся в судебных кругах.
Кондратъ: Менее всего Ю.К. подвержен конъюнктуре, хотя политическая осторожность и корректность, как таковые, ему, безусловно, присущи. На мой взгляд, Ю.К. пошел в политику потому, что убедился в своей способности побеждать в научных спорах, научившись даже через много лет доказывать свою правоту.
Перестройка началась с публичных споров, участниками которых стали многие ученые, с которыми Ю.К. не только был знаком лично, но и которых он лично побеждал в многочисленных научных баталиях. Понимая, что свои юридические заблуждения его оппоненты перенесли в политическую сферу, Ю.К. дал им бой и на этом поприще. Вспомним историю с защитой диссертации Собчака. Может быть, вхождение Анатолия Александровича во власть и дало повод Ю.К. попробовать себя в политике?
Лет через 15 после окончания университета я приехал из Москвы в Питер для участия в каком-то официальном мероприятии, где встретил Толстого и, подгадав момент, в перерыве подошел к нему поздороваться.