Сикстинская мадонна
Шрифт:
– А знаешь, Надя, где сей запах приобрел товарищ?
– Нет, не знаю.
– А когда бы знала, так могла б и потерпеть и так вот не конфузить мужика бестактно. Видишь, парень покраснел как густо.
Вопросительно взглянув на мужа, неподдельно удивилась Надя, кочегар же, посерьезнев, тихо, но доходчиво сказал и ясно:
– Привезли на самолет нам нынче ни с того и ни с сего ракету и, представь себе, с двойной охраной. Вешать начали ее и, надо ж, уронили на бетон – заразу. Раскололась пополам и стала выливаться из нее такая дрянь вонючая какой представить не возможно
– Я сочувствую, – сказала Надя, – только как ему помочь – не знаю.
– Я то знаю, как помочь, недаром кочегаром десять лет летаю. И решение нашел проблемы, но оно в твоих руках, Надюша.
– Ничего не понимаю что-то.
– Обработать надо парня просто чем таким, что сей задушит запах.
– Ну и чем?
– Не догадалась так и?
Помотала головой супруга, а супруг:
– Про мой подарок вспомни.
– Про какой?
– А про духи, Надюша, про французские, что я недавно в военторге отхватил случайно. Запах их забьет любой, и также две недели он держаться может. Сердцем чувствую: как раз то средство, нам которое сейчас и нужно.
– Дорогущие они, – вздохнула Надя, явно не желая очень дефицитом дорогим делиться.
– Дорогущие, но делать что же, – Шухов снова, – не поможем парню, так фортуна поломаться может.
Тяжело опять вздохнула Надя, но пошла и принесла коробку голубую с позолотой мелкой. По периметру большие буквы золотые шли каймой красивой MARION DE LORM, как видно, фирмы незнакомое досель названье, но которое звучало мило.
– Дефицит и дорогие очень, – повторила, протянув Надежда, – от души вот отрываю прямо. Ну да ладно, может, жертва эта вам, Алешенька, в любви поможет. Не забудьте пригласить на свадьбу.
– Непременно, все срастется коли, – возбужденно отвечал Емелин. – И еще вы не волнуйтесь, Надя, за духи. Я их найду, такие ж, и куплю вам за любые деньги. В этом вы не сомневайтесь даже. Не жалейте, так любезны будьте.
– Ну, гляди, студент, ловлю на слове. И как следует душись, хаевец, – улыбнулась, а Емелин тут и рад стараться да давай обильно на одежду дефицитом брызгать.
Обработки был процесс закончен очень скоро, и позвал супругу кочегар, чтоб жениха понюхать. Подошла та осторожно, тихо и затем в себя втянувши воздух, удивилась:
– Прямо таки странно, лишь одно благоуханье только. В самый раз идти, пожалуй, к даме.
– Вам, великое спасибо, Надя! – силовик пролепетал. – Спасибо! До свиданья! Ваш должник по гроб я!
Шухов парня проводить спустился и, когда уже пожали руки на прощание, сказал Емелин укоризненно довольно шефу:
– Я, конечно, благодарен очень вам за все, но все равно считаю, так обманывать нельзя супругу. Славной женщине такой, как можно вешать на уши лапшичку гнусно? Вашу выдумку
– Перебором!? – загорелся Шухов. – И лапшу зачем на уши вешать!? Замечательно! Да знай, Надюша, о купании смешном в сортире, не видать тебе духов французских, как ушей своих, в говно нырявших.
– Понял, шеф! Прошу простить покорно! Извините, так любезны будьте! – очень густо покраснел Емелин. Кочегар же:
– Ну да ладно, топай, – улыбаясь, проворчал, – хаевец. Взял на душу грех большой, не спорю, обманув свою жену, однако, это все из-за кого, ты помни.
И расстались. И пошел скорее к Балалайкиным Емелин Леша.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПОМОЛВКА
Лишь в одиннадцать часов Емелин оказался у двери заветной. На звончек надавил, волнуясь. Дверь тотчас же отворила Лена, и с укором посмотрела:
– Где ж ты это Леша пропадал так долго? – опоздавшего спросила. – Мы тут уж совсем тебя заждались с папой.
И сбиваясь, заикаясь даже, ей Емелин отвечал уныло:
– Как же ты была права, Елена, то, что в армии нельзя чего-то абсолютно обещать конкретно. Эту мудрость ощутил сегодня на себе я, понимаешь, лично, – посильнее напустил тумана лейтенант, понепонятней чтобы, и умильно улыбнулась дева да расспрашивать не стала больше. А за руку жениха скорее да в квартиру повела, где папа ожидал как раз за водки рюмкой.
– Вот, знакомьтесь, – прозвенел звоночком голос девушки, – мой папа это, Балалайкин Александр Петрович. А вот это мой Емелин Леша.
Особист, оставив дрему, руку тут же гостю протянул, когда же их пожали мужики, промолвил:
– Разговаривать пошли на кухню, там за водкой интересней будет.
В кухне столик ожидал накрытый. Водка «Русская» на нем стояла и бутылочка вина сухого. И закуска. Балалайкин в рюмки водки влил, вина в бокал красивый и:
– Поехали! – заместо тоста по гагарински подал команду.
Рюмки выпили до дна мужчины, а винцо лишь пригубила Лена, шоколадкой закусив «Аленка».
Сервелата съев, кусочек круглый, Балалайкин вдруг спросил Алешу:
– Служба как тебе у нас по нраву? Не надумал оставаться в кадрах?
И ответил тот:
– Да нет пока что.
– И чего же так?
– Душой конструктор, склонен к творческой работе, тонкой. Разве в армии найти такую?.. И в КБ распределен Сухого. Вот закончатся два года только и туда. Да вам, наверно, Лена говорила про меня довольно.
– Рассказала, только выбор твой я, если честно, не могу одобрить. Только в армии не клят не мят ты, обеспечен, если службу понял. Совершенно тут не надо думать ни о чем, и раза в три зарплата веселей, чем на гражданке, будет. Аргумент?
– Да, аргумент. Но…
– Брось ты эти «но» свои, а слушай больше. Продвижение потом по службе без задержек при поддержке умной. До больших вершин добраться можно, незаконченный придурок если. На гражданке завсегда сложнее: и у Туполевых дети тоже, у Сухих, и им подобным также. И родни, поди, с вагон. Попробуй протешись через отряды эти в одиночестве, пробейся, Леша. Спесь слетит само собою, только поздно может быть уже, голубчик.