Сикстинская мадонна
Шрифт:
Зачепило не дурак был выпить и поэтому мулило хлопца испариться в гаражи скорее. Но нельзя никак, однако, было.
«Вот же правила в стране Советов! – бесновался РПДэшник в гневе. – Коли личное твое оружье, так таскай его с собой, где хочешь. Нет, боятся командиры-папы, что взыграет в жилах кровь шальная. И сиди вот тут, как пень-колода, пьют товарищи когда, гуляют».
Меж порывами великой злобы оружейник закрывал глаза, и видел выпивку, и видел закусь. Но не смел уйти: обязан ждать был.
Как и он переживала Лена в ожидании и то и дело,
И ведь надо же тому случиться: в то же время особист Сашуля, правда, бывший почитай, вернулся в часть свою леченья после, ну и кабинет родной решил проведать на прощание с военной службой. Чувство горькое, что сдать придется полномочия другому скоро, болью ноющею сердце ело. Шилом факт колол конкретно в душу, что заменит далеко не ангел, мало пьющий, а такой же, только не допившийся до ручки самой.
И пока у «Мэ и Жо» стояли авиаторы в раздумьях, Саша на попуточке подъехал к штабу. Мимо техников прошел, стараясь в их сторонку не глядеть, и вскоре оказался у двери знакомой.
Вот в замочке повернулся ключик. Вот пошла стальная дверь без скрипа, так как смазана была обильно самым лучшим самолетным маслом МС-20. Тут уже не скрипнешь. Вообще любил Сашуля скрытность, как и правильный работник должен службы тайной и могучей самой… Эх! Когда б не алкоголь проклятый, по-другому б все, конечно было.
В кабинет войдя, уселся в кресле дерматиновом Сашуля, мягком, и по стенам пробежал глазами. Призадумался, вздохнув, а было экс-чекисту про чего подумать.
Феликс жилистый – железный Феликс, с прилепившейся к стене картины, укоризненно сверлил глазами: «Что, допился, алкашина хренов? Доигрался? И паши теперь вот пролетарием бесправным жалким… Но и там тебе коптить осталось с гулькин нос – разочка два горячка шарахнет и поминай как звали полкового особиста Сашу!»
От портрета отвернулся резко, покраснев до самых пят Сашуля, и поежился от взгляда злого, в спину бьющего лучом горячим.
«А ведь прав! – подумал горько очень. – Прав, и как еще, Железный Феликс! На врага народа смотрит словно, к стенке надобно кого скорее! Что ж, Эдмундович, прости засранца! Бестолковую судьбу такую, безалаберную, значит бог мне из мешка, в лото играя, вынул».
Жутко стало от подобных мыслей, в руки дрожь опять вернулась злая и Сашуля прошептал:
– Неужто это белая горячка снова начинается, едрена мама?! До конца не долечили видно, алкаша, меня врачи. А нужен им такой вот обормот, какого через месяц или два уволят? Так как нужен – и лечили так же, – и, глаза закрыв, попытку сделал задремать и закемарил сидя.
В это ж время туалета возле озадаченно стояла группа по спасению гвардейской чести. Предложений никаких конкретных никому не приходило, ну и молчаливо потому стояли,
– Пробивать проход в бетоне надо перво-наперво. Пути другого я, товарищи, пока не вижу.
«Чем бетон долбить?»– вопрос банальный – в теплом воздухе повис вечернем.
– Я вчера два добрых лома видел, – оружейник показал рукою на санчасть, – ходил когда к зубному. Ожидают до сих пор, поди-ка, и не знают, что судьба-индейка с говнолазною бригадой свяжет.
– Коли видел, дуй в санчасть за ними, – кочегар команду дал, и вскоре два большущих, здоровенных лома возле «Мэ и Жо» легли на травке.
И работа закипела сразу. Без минуты перерыва били все по очереди и в бетоне вход широкий продолбили вскоре, мог в который безпроблемно булькнуть самый толстый замполит советский, а не то, что лейтенант Емелин.
На отверстие взглянул Алеша, и невольно содрогнулся парень. Словно дьявольская пасть дракона отвратительно зияла дырка, источая смрад из чрева жуткий. А неровные края дырины походили на пираньи зубы, зазывающие в ад на кару. Нервный тик слегка подернул веко, ужас крепко сжал тисками душу.
Наступила тишина, а Шухов, призадумавшись слегка, затылок почесал и:
– Все, ребята, ладно, – озабоченно сказал, – но только про страховку бы подумать надо. В чреве чертовом сознанье можно очень просто потерять, и как же в этом случае спасать беднягу, не привязанный когда веревкой? Не хватает нам сегодня только офицера утопить в говнище.
– Тут простым не обойтись шпагатом, – внес электрик в обсужденье лепту, – так как стать обрыв смертельным может.
Стали думать о страховке, ну и старший техник, капитан Охалков, тяжело вздохнув, достал из сумки парашютный длинный фал шелкОвый:
– Вот пожертвую, хотя и жалко: больше года в ПДСе клянчил на буксир – и вот в дерьмо подарок.
– Так, – воскликнул кочегар, – ну вроде все, что надо, есть теперь для дела. Раздевайся, лейтенант Емелин, – дал команду, – полезай, голубчик!
Опустились у хаевца руки, задрожал, затрепетал весь Леша, побледнел, и пот с лица полился, а в зрачках зашевелился ужас. Но:
– Не дрейфь давай! – коллегу Шухов подбодрил. – Спеши, не с нами время. Потемнеет – и пиши пропало.
Обступили технари Алешу плотным маленьким кружком, прикрыть чтоб тело голое от глаз случайных. И Емелин раздеваться начал.
Вот уже он в неглеже. А вот и старший техник, фал расправив белый, голышонка обматал два раза, дабы вдруг не соскочил случайно, обрекая на конец бесславный.
Шухов узел оглядел с понятьем, был который не простым, похожим на морской, и на стартеха глянул:
– Как буксир не подведет, Иваныч?
– Самолет на форсаже удержит, а не то что водолаза, то бишь говнолаза, говорить точнее. Так что здорово не бойся, Леша, – повернулся к голышу Охалков, – в царстве белых червяков остаться навсегда тебе никак не светит