Сикстинская мадонна

Жуков Владимир

Поясню. Комендатура части находилась в городке военном, непосредственно на въезде самом. Этот въезд перекрывал шлагбаум, управлялся что бойцом, который из окна за ним смотрел и видел: пропускать кого, кого – не надо. Пропустить – боец лебедку крутит на подъем, то проезжайте значит. А проехал, закрывает следом, то есть эту же лебедку крутит, только в сторону уже другую. Вот она вам и «рулетка» эта, многоруганная матом сочным.

Не ушел и лейтенант Емелин от «рулетки». И в сердцах ругаясь, рукояткою трещал во гневе, то и дело поднимая дышло и смотря перед собой в окошко.

Вон проехал замполит

мордатый. Вон начпрод. А вон совсем какой-то незнакомый офицер, но в форме. В форме можно запускать военных. А без формы убедиться надо: кто, зачем и почему в ДОС хочет. Не шпион ли ненароком вздумал осчастливить, не алкаш гражданский или просто гражданин ненужный – в том «рулетчик» разобраться должен обязательно, иначе может схлопотать от коменданта дыню, а куда – без лишних слов понятно.

Час, другой сидит помдеж, и крутит ненавистную лебедку тупо. Никогда не занимался делом глупым более студент доселе. Положение бесило это. Полосатый, чуть кривой шлагбаум от досады стал казаться членом, нет, его карикатурой мерзкой, исключительно противной, гнусной.

Идиотское совсем занятье аппетиту не дало проснуться. За дежурство не поел ни разу разволнованный жених – бедняга. Ужин, завтрак и обед Емелин пропустил, одной любовью сыт был, той, что в мыслях смаковал усердно. Не до пищи тут, к тому ж, не горе не поесть один денек несчастный.

Зубы сжав, в комок собрав силенки все душевные свои, Алеша, победил лихое время все же и, закончился наряд как только, к пистолетчику помчался пулей, сдать оружие скорее чтобы. Офицерам всем советским нашим, правда только особистов кроме, не положено носить с собою огнестрельное защиты средство, как не очень то надежным людям. Почему? Совсем другая тема, к ней вернемся непременно с вами, а пока же проследим за Лешей.

Наконец-то! Наконец-то, боже! Дверь заветная в оружья царство! Сердце парня застучало громче. Растворится вот она, и встретит оружейник эскадрильи третьей Зачепило, капитан, помеха, что от малости работы летной за оружием следить поставлен.

Только дверь затворена – ни с места. Снова скверно заругался Леша, как заправский авиатор старый:

– Где ж ты, сука, РПДэшник чертов!? – он трагически в сердцах воскликнул. – Где ж ты, мать твою, болван несчастный!? – проорал и хромачом помятым в оцинкованную дверь ударил.

«Ну и армия страны Советов! РККА, – заверещало больно и трагически в мозгах уставших. – Разве можно где-то шляться, если ты на месте быть своем обязан! Разве есть не преступленье это!? А война когда? Что делать будем, наплюет на службу каждый коли? Нет. Негодные совсем порядки в нашей армии, прекрасно вижу! И, конечно же, предвидел Гитлер, нападая, разгильдяйство это. Знал, покуда соберутся, будет пить с японцами сакэ, рис кушать. Слава господу, мороз, дороги…»

Рвал-метал жених и разорвал бы пистолетчика, явись тот только. Но отметить что хочу: напрасно волновался лейтенант Емелин. Оружейник был мужчина строгий и ответственный в делах служебных, в деле выдачи собаку съевший, кобелину не одну большую. Потому-то знал товарищ четко время точное, когда повалят избавляться от стволов вояки. До заветного того момента полчаса еще, представьте, было. Что-то личное мужчина правил. Ну и что? И на здоровье воин. Человеку знать

откуда было, что влюбился лейтенант Емелин и примчится вот сдавать оружье раньше всех на четверть часа целых, жизни воинской стандарт ломая.

Чу! Бурчанье в животе услышал лейтенант и ощутил желанье естество свое немедля справить. Как ни как, а в туалете парень не был сутки, что совсем не мало. И чтоб времени потом не тратить на сортирные дела, решил он в туалет сходить, который рядом находился, возле штаба прямо.

Вот, побеленый совсем недавно, «Мэ и Жо» простой объект, стандартный, тот, каких не сосчитать в Союзе. Лейтенант в него вошел, ширинку расстегнул, затем ремень широкий. И о, господи! О, правый боже! Соскользнула кобура с ПМ-ом да в отверстие в полу нырнула.

Видя очень, что дела плохие, лейтенант приник к дыре вонючей, став при сем на четвереньки на пол, разумеется, совсем не чистый, да во внутрь затем с тревогой глянул. И заметил в полумраке тусклом, как уходит кобура в пучину, унося с собой ПМ бесславно.

Смысл трагический предельно ясно стал понятен: утопил в говнище недотепа – офицер оружье! Сверххалатный распиздяй, какого нет нигде на белом свете больше! Нет военному страшней позора!

Покраснев от головы до пяток, не расплакался чуть было Леша. Ну, а тут еще и в мыслях злое зашипело: «Разве выйдет Лена за подобного тебе засранца!? Разумеется, что нет, конечно! Не захочет жизнь связать с мудилой, в туалете полковом который бестолково утопил оружье!»

Захотелось застрелиться парню. Только чем, скажите? Нечем было. Опозоренный, в дерьме вонючем пистолет лежал, глаза зажмурив, не глядеть на стыд-позор свой чтобы.

В воспаленной голове тасуя, по спасенью варианты Леша думать стал, как дальше быть, что делать. Поразмыслив нервно чуть, нашел он не решение хотя, однако не лишенное, пожалуй, смысла направление дальнейших действий: «Экипаж родной – спасенье только! В положении таком дурацком на него лишь одного надежда. До товарищей-друзей скорее!»

И пустился сколько духу было на стоянку, где как раз работал экипаж: меняли блистер задний у стрелка, в какой попала птица.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. НЕЛЕГКАЯ ПОБЕДА

Несся Леша как стрела к стоянке, не бежал, летел над полем пулей. И успел застать в составе полном экипаж, что, завершив работу, самолет уже сдавал охране.

И лишь только на бетон стоянки Леша выбежал, так дико сразу заорал, что в легких мочи было:

– Караул! Пришла беда, ребята! Пистолет я утопил в сортире!

Авиаторы, которых трудно чем-то было удивить по жизни и видавшие всего довольно, тут опешили всерьез. Во-первых. Двухгодичник, что молчал как рыба, длинно вдруг заговорил и громко. Во-вторых. В СА о том, что кто-то в туалете утопил оружье, анекдотов не ходило даже. И когда пришли в себя немного, то второй силовичок бывалый, лейтенант старшой Фомин, воскликнул:

– Неужели так обрыдла пушка, что топить решил сперва, в говнище, да одумался потом, Емелин?

– Так нечаянно же ведь, ребята! – разобижено воскликнул Леша. – Разве стал бы я бросать ПМ свой в туалет со зла? Да нет, конечно! Пистолетчик все, мудила это, Зачепило, мать его, заразу, суку за ногу, помеха хренов.