Сила двух начал
Шрифт:
— Я пыталась, но не смогла сделать это. Наверное, он просто…
— Не хочет, чтобы его открывали?— продолжил Брэдли чуть презрительно,— если так, то откуда ты, Мэри, можешь знать, что он хочет быть у тебя? Может, у него просто нет другого выхода? Ведь, не имея рук, ног, и рта, нельзя выразить свое несогласие.
Мгновенно вспыхнув, Мэри спрятала медальон, зажав его в кулаке.
— Я была права, когда не хотела говорить о медальоне,— прошипела она, еле сдерживая злобу, снова поднимающуюся в ней,— я знала, что ты, Брэдли, сочтешь меня воровкой. К твоему сведению, этот медальон сообщает мне свои желания так, как может сделать это только он – посредством чувств.
— Наверное, это увлекательно – разговаривать с медальоном, а, Мэри?
Ослепительная
— Мэри!— раздался крик ужаса, одновременно купе содрогнулось так, что все трое попадали на пол. Тэдди, тут же вскочив, кинулся к Брэдли, который мог только сдавленно хрипеть от пережитого испуга. Мэри наблюдала за попытками Тэдди привести в чувство друга со странным чувством нереальности происходящего. Потом она поймала себя на мысли, что страдания Брэдли не приносят ей угрызения совести и что, пожалуй, она наслаждается ими.
— Он же просто пошутил, а ты… чуть не убила его! С каких это пор ты начала решать споры с помощью силы?
Укор в голосе Тэдди, его непонимающий взгляд мгновенно привел Мэри в чувство, но злость не прошла.
— Зато теперь он знает, когда и на какие темы со мной шутить не следует,— сказала она довольно жестко,— и к чему в противном случае это может привести.
Тэдди посмотрел на нее так, что Мэри стало не по себе от этого его нового взгляда. Такой взгляд появляется у человека, который, приручая львенка, привык видеть перед собой маленького, пушистого котенка. Но, когда, в конце из миленького зверька вырастает дикий, опасный зверь, то, наконец, понимает, кого он приручил себе на беду.
— Я ошибался, когда думал, что знаю тебя, Мэри. Ну что ж, по крайней мере, теперь мы оба знаем, кто ты на самом деле.
Мэри вдруг показалось, что с ней сейчас разговаривает кто-то совершенно чужой ей; взгляд девушки стал непонимающе — растерянным, кающимся. Осторожно присев на сиденье, где полулежал Брэдли, постепенно приходящий в себя, она спросила дрожащим голосом:
— Ну, как он, Тэдди?
Юноша ничего не сказал в ответ, ограничившись коротким жестом, говорившим: «мол, сама видишь». Еще несколько минут он приводил Брэдли в сознание, пока тот, наконец, не очнулся. Его ошеломленный взгляд блуждал по купе, пока не остановился на Мэри, при этом зрачки юноши мгновенно расширились. Девушка ясно ощутила волну страха, подобную цунами, которая прокатилась мимо, исчезнув без возврата.
— Брэдли, ты в порядке?— спросила она взволнованно.
— Да,— едва прохрипел несчастный, по-прежнему не сводя ошеломленного взгляда с Мэри.
— Я думаю, что тебе, Мэри, лучше выйти ненадолго, дать прийти ему в себя,— сказал Тэдди командным тоном,— заодно и свою горячую голову остудишь.
Девушка мгновенно подчинилась, прекрасно понимая, что Тэдди прав. Выходя из купе, Мэри как можно тише притворила дверь за собой, и остановилась у открытого окна. Так она и стояла минут 10-15, вдыхая прохладный вечерний воздух, и чувствуя, что злость уходит без возврата. Наконец, покалывание в ладони возвестило ее, что медальон все еще зажат в кулаке, судорожно сжатом. Раскрыв ладонь, Мэри внимательно всмотрелась в тонкий узор, стараясь разобраться в себе. Стоило ли так реагировать на безобидную шутку Брэдли, стремящегося как можно сильнее досадить ей?
В общем-то, его можно понять – он так и не простил ее за тайный побег из его дома. Но мстить так мерзко, называя ее сумасшедшей, к тому же упоминать при этом медальон…
Неужели ее лучший друг так сильно изменился за такое короткое время? Его алчный взгляд, которым он сверлил медальон — неужели он попытается отобрать медальон у нее?
Мэри гневно встряхнула головой, отгоняя снова подкатывающую злость. Затем решительным движением надела медальон на шею, надеясь, что он принесет ей спокойствие.
Дверь за ее спиной шумно открылась, заставив Мэри стремительно обернуться. В дверях купе стоял
Мэри села на сиденье напротив него и сказала, придав своему голосу максимальную мягкость:
— Знаешь, Брэдли, ни один из нас не был искренен, когда говорил о дружбе. Видимо, она сохраняется только до серьезных неприятностей, после чего идет испытание на верность. Мы с тобой его не прошли. Мы знаем о дружбе только на словах, которыми и привыкли заменять свои собственные чувства, и которыми прикрываем свои поступки, какими бы они ни были. Мы с тобой знакомы уже пять лет, но только сегодня узнали, да и то, далеко не до конца, что собой представляет каждый из нас. Мы могли убить друг друга только из-за оскорбленного чувства собственного достоинства, в тщетной попытке доказать собственную правоту. И то, что Тэдди остановил нас, не позволив совершить ужасную ошибку, показывает, что он-то, как раз, настоящий друг нам обоим. Нам с тобой стоит поучиться у него, ведь я ни разу не слышала от него ни одного грубого слова.
Мэри с величайшей теплотой и нежностью посмотрела на Тэдди, что был несколько смущен ее словами, но одновременно и тронут.
— Так что давай мы с тобой, Брэдли, не будем держать друг на друга зла, иначе… станем злейшими врагами, а мне бы этого не хотелось, поверь,— закончила Мэри, снова оставляя право выбора за Брэдли. Кивок юноши ощутимо снял царившее в купе напряжение. Все трое обменялись неуверенными улыбками и, неожиданно для себя рассмеялись в голос. Они смеялись до тех пор, пока могли, пока покалывание в боку не возвестило, что смех – хорошо, но только понемногу. Лишь тогда они, вытирая выступившие на глазах слезы, смогли принять более серьезные выражения лиц, позволяя себе, то и дело, мимолетную, тут же гаснущую, улыбку.
Теперь, когда каждый из сидящих в этом купе снова испытывал симпатию к остальным, все сразу пришло в норму. Сразу стало тепло и легко на душе, и разговор, ставший снова непринужденным, не прекращался до приезда поезда на конечную станцию.
Мэри как всегда шутила по поводу загадочных лошадей, которых она одна из них троих могла видеть; все трое с жадностью набросились на праздничный ужин после сортировки, а, позже, разомлев, устало дошли до своих спален.
На следующий день, как всегда, начались обычные заботы, связанные с началом нового учебного года. После завтрака всем шестикурсникам очень долго раздавали индивидуальные расписания, в связи с тем, что сначала профессор Макгоногалл должна была убедиться, что каждый из ее подопечных получил достаточно высокие оценки, чтобы продолжать обучение выбранным предметам. Брэдли, так же как и Мэри, решивший пойти в Министерство Магии, все-таки получил разрешение изучать предметы, знание которых требовалось министерским работникам в отделе « Международного сотрудничества», после чего они пошли на первую пару истории магии.
Желающих изучать этот предмет в этом семестре было не так уж и много – около двух дюжин человек, со всех четырех факультетов. Сидя в непривычно пустом классе и слушая, как всегда, монотонную речь профессора Биннса, Мэри снова, уже не в первый раз, усомнилась, правильный ли выбор она сделала. Брэдли, сидящий рядом с ней, похоже, вкладывал все свои силы для того, чтобы не заснуть. Тэдди было гораздо легче – он единственный, порой, сохранял бодрствующий вид, ухитряясь записывать все.
В этот день у них было еще две пары – трансфигурация и магловедение, после обеда. После ужина все трое – Брэдли, Тэдди и Мэри расположились в уютных креслах общей гостиной, обсуждая прошедший день. Мэри и Брэдли общались друг с другом так же, как и всегда, даже, возможно, еще лучше. Разумеется, они не забыли происшедшего в поезде, но сильно на этом не зацикливались, и усиленно делали вид, что вчерашнего инцидента не было.