Сила
Шрифт:
Узнал-познал -> понял -> сделал – такова цепь, описывающая стратегию человека в ведийском мире и мирах, ему подобных, своего рода операцию, с помощью которой преодолевается кризис. Мысль-слово-дело слиты в едином синкретическом комплексе, ориентирующемся на некие практические цели, но где-то рядом начинает формироваться рефлексия о мире, о человеке, о высших силах» (т. ж., с. 118).
Узнал-познал – понял – сделал – это не цель, это суть магии. Маг – это не жрец и не тот, кто творит обряды. Маг – это тот, кто мог и может. Но не случайно это рассуждение приводит мифолога к упоминанию высших сил, это они цель ведийской стратегии,
Понятое на такой глубине познание становится деянием, родственным порождению!
«Некоторые типологические аналогии и параллели – от структуры и символики шаманских ровдужных ковриков, сопоставимых с бархисом, до смысла и цели ритуала – бросают луч света и на ведийскую обрядовую практику, в частности, и на особые связи между идеями знания и рождения.
Высшему рождению, как бы преодолевающему энтропическое направление кризиса, соответствует и „высшее“ знание – знание брахмана, открывающее путь к вечному блаженству. Такое же высшее знание приобрел Один в скандинавской мифологии, вися на дереве Иггдрасиле, варианте мирового древа» (т. ж.).
Устройство жертвенного алтаря, того самого веди, воспроизводит соитие («познание» – зачатие) мужчины и женщины, где женщине соответствует веди, алтарь, а мужчине – огонь.
«Соитие и есть первый союз „познающего“ и „познаваемой“, и это именно тот локус, в котором возникающая тема познания теснее и органичнее всего связывается с темой зачатия-рождения, зачатия как зарождения, „первого“ рождения» (т. ж., с. 120–1).
Индоевропейский корень *g’en, присутствующий и в нашем «знании», оказывается корнем множества слов, означающих как познание, так и порождение. Но пока мне гораздо интереснее то, что в слове «веда» совмещаются знание и сила:
«Так, по поводу связи между veda- „знание“ и veda- „пучок сильной травы“ можно строить ряд догадок…» (т. ж., с. 121).
Я не собираюсь строить языковедческие догадки. Я предпочту исходить из очевидностей: ведическое жертвоприношение, во время которого «сильная трава», политая жиром, сжигалась на алтаре с чтением заклинаний, должно было дать человеку знание Брахмана, то есть бессмертной природы божества. Для этого должны были быть созданы условия, устройство алтаря предполагало опору, то есть силу, вкладывающуюся в то, чтобы вознести жертву в мир богов, таков был путь, порождающий жизнь. И в этом он был подобен соитию и зачатию новой жизни.
Зачатие без жизненной силы не происходит. Так же и перерождение человека возможно, лишь в том случае, если он научится видеть эту божественную силу в самом себе, тем самым охватывая познанием собственное естество. Древние называли это взращиванием золотого или бессмертного зародыша, который и становится сутью второго рождения обладающего Ведением человека силы.
Глава 15. Сила брахмана. Мосс
Топоров не был первым, кто рассмотрел глубину лежавшего в основании всей ведической культуры понятия брахмана. Возможно, одно из самых интересных наблюдений было сделано в 1904 году Марселем Моссом в работе «Набросок общей теории магии». Это исследование, написанное в соавторстве с Юбером, ввело в научный обиход понятие магической силы – маны, поэтому мысли Мосса относительно брахмана обретают особую ценность.
Брахман – многозначное
Как представитель французской социологической школы и ученик виднейшего социолога Эмиля Дюркгейма, Мосс не мог не отдавать должного общественным отношениям, которые, чаще всего, и творят магов и колдунов, оценивая некоторых людей как выдающиеся личности, чем и создается ощущение их могущества. В основе такой магии, безусловно, лежит некий общественный договор о том, как вести себя по отношению к человеку, признанному могущим.
Но если нас интересует действительная сила, лежащая в основе магии, надо идти за культуру и за все общественные договоры.
«Обрядовые действия, наоборот, по существу своему способны устанавливать не договор, а нечто иное: будучи в высшей степени результативными и творческими, они созидают. В этом и состоит особенность магических обрядов.
Иногда уже название обряда носит характер, производный от этого эффективного свойства: в Индии понятию или слову „обряд“ лучше всего соответствует слово karman, „действие“; колдовство же – прежде всего действие (factum – лат.); деяние krtya; немецкое слово Zauber имеет тот же этимологический смысл; подобным образом во многих других языках для определения магии используются слова, корень которых имеет значение „делать“» (Мосс, с. 114).
Однако это «делать» отличается от обычного, бытового делания, поскольку оно дает гораздо больший выход, чем обычный труд. Это происходит потому, что «делать» магически – это делать не руками, а той силой, которую и ищет человечество, начиная с глубокой первобытности.
«Подлинный результат магического действия не равен механическому эффекту вызывавшего этот результат жеста. Настоящий результат обряда всегда превосходит непосредственный эффект жеста и обычно является событием совсем другого порядка; вызывая дождь, например, палкой помешивают воду в источнике. Именно в этом состоит особая природа обрядов, которые можно назвать традиционными действиями, обладающими особого рода эффективностью» (т. ж., с. 115).
Вот чем отличало ведические обряды присутствие в них когда-то найденного и подчиненного брахмана. Однажды он был понят и познан как особая сила, которую можно назвать магической. Это знание было сделано тайным, и за тысячелетия использования утратилось во всех древних культурах, где сила была превращена жрецами в род науки вместо действия.
«Тем не менее мы там еще находим ее следы. Она продолжает существовать в Индии фрагментарно в представлениях о громе, славе, физической мощи, разрушении, судьбе, целительном средстве, свойствах растений.
И, наконец, фундаментальное понятие индуистского пантеизма, понятие брахман, как мы полагаем, глубоко связано с понятием магической силы, даже продолжает его, если допустить, что в Ведах, Упанишадах и индуистской философии понятие брахман идентично» (т. ж., с. 202–3).
Это немаловажное замечание, потому что те же греки или римляне в поздней античности говорят, к примеру, о том же логосе, совсем не то, что говорилось ранними греческими философами. Логос как речь и слово – это совсем не то же самое, что Сын божий Христос-Логос в Христианстве, заимствовавшем это понятие у греческой философии.