Силач
Шрифт:
Это было уже слишком для простого монаха, не настолько сообразительного, чтобы придумать подобную уловку, но Сьенфуэгос открыл отвратительному зверьку пасть и продемонстрировал острые клыки. Монах яростно почесал под мышками, а с кончика его носа упала на пол капля.
— Святые небеса! — потрясенно воскликнул он.
— Теперь вы мне верите?
Что монах мог ответить человеку, представившему столь неопровержимые доказательства, при виде которых растерялся бы даже видавший виды инквизитор? Да и какого
— Спаси меня Боже! — прошептал он.
— Ну, что скажете?
Перепуганный монах трижды перекрестился.
— Да поможет мне святой Франциск!
— Так прочтите ему небольшую молитву и ответьте на мой вопрос, — настаивал канарец. — Или, может, позволить твари вас укусить? Ну, так что вы решили? Верите вы мне или нет?
— Убери с глаз моих эту мерзость! — едва ли не завизжал монах в истерике. — Мне нужно подумать. Где ты только взял это чудище?
— В сельве, я же сказал.
— И что же, они там так и живут — на свободе?
— Точно так же, как птицы или обезьяны.
— Их там много?
— На Твердой Земле их несметные тысячи. А здесь мне пришлось облазить все горы, чтобы найти три штуки.
Несчастный шелудивый монашек снова перекрестился.
— Вот чертова страна! — воскликнул он в полной растерянности. — Москиты, змеи, акулы, ураганы, а теперь еще и это... Они и в самом деле пьют кровь?
— За четыре дня могут до смерти обескровить человека.
— О Боже!
— Я вам больше скажу, — добавил Сьенфуэгос, решив во что бы то ни стало преодолеть упорное сопротивление жертвы. — На исповеди я готов даже признаться, как именно прикончил того мула. Я убил его вовсе не кулаком; а всадил в кожу ногти, смазанные особой пастой по туземному рецепту, она убивает почти мгновенно, — с этими словами он раскрыл ладонь, скрючив пальцы в угрожающем жесте. — Одна крошечная царапинка — и вы покойник.
— Час от часу не легче! — воскликнул монах, отшатнувшись в испуге. — Никогда не встречал ничего подобного! Не будь я связан тайной исповеди, обратился бы прямиком к губернатору, чтобы он отправил тебя в тюрьму.
— Я знаю, — улыбнулся Сьенфуэгос. — Именно поэтому я здесь.
— А ты опасный тип, — пробормотал брат Бернардино, утирая нос в отчаянной попытке успокоить расшатанные нервы. — Убирайся отсюда вон и забирай свою гнусную тварь.
— Я уйду, но не раньше, чем вы поверите в мой рассказ и отпустите мне грехи.
— Отпущу грехи? — ошеломленно повторил священник. — Ты явился в обитель Господа, угрожая мне этой адской тварью и колдовской отравой и требуешь отпустить тебе грехи? Пинок по яйцам — вот что ты от меня получишь, а не отпущение грехов!
Праведный гнев доброго францисканца не унимался до самой ночи; никогда прежде в своей смиренной келье он не молился столь истово, как в этот судьбоносный день, навсегда оставшийся в его памяти.
Потребовалось немало времени, прежде чем этот бесспорно умный, рассудительный и преданный своему служению человек наконец-то успокоился и понял мотивы загадочного визитера, который умудрился превратить святое таинство в трагикомедию. В глубине души брат Бернардино де Сигуэнса не мог не восхищаться похвальным стремлением этого человека спасти любимую женщину.
Он все еще отказывался поверить, что где-то существует черная вонючая вода, которая может загореться, как трут. Монах, конечно, знал, что если оливковое масло смешать со спиртом и поджечь, оно даст примерно такой же эффект, но откуда в мире взять столько масла, чтобы оно толстым слоем плавало на поверхности воды и при возгорании могло превратить целое озеро в пылающий ад?
А впрочем, здесь самые невозможные вещи оказывались возможными; у него на глазах ясное лучистое утро за считанные часы превратилось в ревущий ад, а легкий бриз внезапно потопил флот и почти до основания разрушил целый город.
Он все еще не мог поверить в очевидные факты: что безобидная летучая мышь может питаться кровью, а мула, оказывается, можно убить при помощи обычной царапины.
Все, что прежде казалось невозможным, оказывалось вполне возможным по эту сторону Сумеречного океана, на протяжении многих тысячелетий служившего границей между неведомым и хорошо знакомым, истинным и ложным, реальным и фантастическим.
Это брат Бернардино де Сигуэнса признавал, а значит, мог признать и то, что вся эта нелепая история с доньей Марианой Монтенегро не прояснила его отношения с Богом, а наоборот, запутала.
Он долгое время считал, что нашел доказательства, что до смерти напуганным Бальтасаром Гарроте, готовым даже пойти на костер, овладели силы дьявола, но теперь всё свелось лишь к способу питания существа, которое природа наделила умением сосать кровь, не пробудив жертву.
Поистине огромное разочарование для человека, стремившегося найти истину в полном смысле этого слова, а вместо этого столкнувшегося с реальностью в одном из самых любопытных ее проявлений, к которому ни добро, ни зло не имели ни малейшего отношения.
Острый ум брата Бернардино де Сигуэнсы начал подозревать, что существует и логичный ответ для прочих сверхъестественных явлений, и объяснение этих чудес — лишь вопрос времени и прилежного исследования.
Теперь всё прежде необъяснимое начало терять ореол таинственности, и монаху оставалось лишь это признать, хоть крайнее недовольство лишило его сна.
В очередной раз сатана ускользнул из-под носа; и в очередной раз его непоколебимая прежде уверенность в существовании Люцифера пошатнулась.