Силач
Шрифт:
— Я научусь!
— Сомневаюсь, — честно ответил Нуньес де Бальбоа. — Я понимаю, что пилю сук, на котором сижу, и рискую на ближайшие недели остаться без обеда, но я всей душой уважаю вас, и с моей стороны было бы непростительным лицемерием сказать, что у вас хорошие данные для этой науки.
— Я всей душой благодарен вам за откровенность, но даже это не заставит меня отказаться от цели, — заявил канарец. — Я готов тренироваться, пока руки не отвалятся.
— А почему бы вам не попробовать проломить ему голову кулаком? — с усмешкой спросил
— Вы не знаете капитана де Луну! Продолжим?
— Продолжим.
Но все их дальнейшие усилия оказались столь же бесплодны, как попытки научить слепого карабкаться на скалы, поскольку Сьенфуэгос постоянно атаковал так, будто пытался разрезать противника на кусочки, и шпага, выбитая соперником, чаще оказывалась в воздухе, чем у него в руке.
— Если повезет, то шпага, отлетев, вполне может пронзить вашего противника, — смеялся его новоявленный учитель. — Но с тем же успехом она может пропороть вам ногу.
Через пять изнурительных дней Сьенфуэгос пришел к выводу, что, несмотря на его великолепную форму и быстроту реакции, Господь и в самом деле еще не создавал человека, менее способного к фехтованию. После этого он провел долгую бессонную ночь, размышляя о том, как справиться с таким мастеру клинка, как виконт де Тегисе.
Уроки Нуньеса де Бальбоа не научили Сьенфуэгоса владеть шпагой, но благодаря им он получил представление об искусстве фехтования и о привычном способе атаки или защиты для человека вроде Бальбоа, которому не было нужды завидовать умениям капитана де Луны, и что финты и выпады соединяются в бесконечных, но логичных вариациях, зависящих от проворности и рефлексов дуэлянта.
— Судя по тому, что вы мне рассказали о виконте, — заметил однажды вечером Васко Нуньес де Бальбоа, — этот вояка привык сражаться с грубыми мужланами и дикарями, а значит, для него привычнее тяжелая сабля или двуручный меч, нежели изящная шпага, больше приспособленная для салонов и гостиных, позволяющая изящно повернуться и грациозно насадить противника на острие. То есть от него следует ожидать рубящих ударов сверху или сбоку, а не прямых выпадов. Он высокого роста?
— Достаточно высокого.
— Выше вас?
— Нет.
— Он сильный?
— Да.
— Гибкий, подвижный?
— Думаю, что не очень. Ему, должно быть, уже около сорока, и вряд ли он много упражнялся в последнее время. К тому же он любит хорошо поесть, а также неравнодушен к вину и женщинам.
— Ну, как и все! — засмеялся Бальбоа. — Он правша или левша?
— Правша.
— Итак, учитывая все эти характеристики, готов поспорить, что большая часть его ударов будет направлена на ваше левое плечо у основания шеи. Возможно, он будет отвлекать вас финтами, пируэтами, обманными движениями, но при этом он прекрасно знает, куда нанесет смертельный удар.
— Понятно... — протянул Сьенфуэгос. — А вы не могли бы показать мне его манеру боя — ну, как будто вы — это он?
— Это не мой стиль, но я попробую.
После этого они тренировались еще два изнурительных дня. Когда же канарец посчитал себя достаточно готовым к встрече с давним врагом, он смыл с волос черную краску, вернув им природный рыжий цвет, и на рассвете следующего дня стал поджидать виконта на лесной поляне.
Ему рассказали, что капитан де Луна имеет привычку совершать по утрам верховые прогулки, пока конь еще не успел утомиться под тяжким тропическим зноем. И теперь Сьенфуэгос дожидался его, стоя посреди дороги и преградив путь.
К удивлению Сьенфуэгоса, капитан де Луна остановил коня в пяти метрах от него и, смерив его высокомерным взглядом, заметил:
— Так значит, ты и есть тот самый знаменитый Сьенфуэгос, что привык прятаться за женскими юбками? — глумливо усмехнулся он. — И с чего вдруг сейчас такая перемена?
— Нам нужно поговорить.
— Поговорить? — удивился тот. — О чем? Я не имею привычки беседовать со всяким сбродом вроде тебя. Если подобные людишки попадаются мне на пути, я попросту рублю их в капусту, если они не успевают убраться восвояси. Так что прочь с дороги, да поскорее!
— Раз уж я здесь, то не двинусь с места, — спокойно ответил Сьенфуэгос. — Вы больше не всесильный хозяин Гомеры, натравивший на меня весь остров, а я — не тот прежний перепуганный мальчик, который даже не понимал, что происходит. — Он неотрывно смотрел виконту в глаза. — Не соизволите ли вы сойти с коня?
— Ну ладно, — ответил капитан де Луна, спешиваясь и легонько шлепая коня по шее, чтобы тот отошел чуть подальше. — Уж не собираешься ли ты бросить мне вызов?
— Собираюсь. Если, конечно, вы не дадите слово, что немедленно отправитесь в Испанию и никогда больше не вернетесь сюда.
— Так ты меня еще и гонишь? — удивился де Тегисе. — Черт побери!! Мало того, что наглец, ты еще и непроходимо глуп! Я потратил столько лет, чтобы добраться до тебя, и теперь, когда ты у меня в руках, ты всерьез думаешь, будто я уберусь подобру-поздорову?
— Я не требую, чтобы вы куда-то убирались, а только хочу, чтобы вы вернулись в свой мир, а нас оставили в нашем. Ингрид ждет ребенка, и мы хотим растить его в мире и покое, не опасаясь ваших преследований. Что было — то было, и ничего тут уже не поделаешь. К тому же все произошло так давно, что желать кому-то смерти за ту историю — просто нелепо.
— Нелепо? — возмущенно переспросил собеседник, не веря собственным ушам. — Положим, это и кажется смешным какому-то ублюдку-козопасу с Гомеры, не имеющему ни малейшего понятия о чести. Но для арагонского кабальеро честь — превыше всего, и я отомщу за нее, пусть даже это займет тысячу лет. Наконец-то мы встретились лицом к лицу, и можешь мне поверить, что один из нас останется в этом лесу навсегда.
— Умоляю вас, подумайте еще! — настаивал Сьенфуэгос. — Мы и так уже слишком много натворили, и самое печальное, погибло слишком много людей, не имевших никакого отношения к этому делу. Давайте разойдемся с миром!