Сильнее бури
Шрифт:
Очнулся Погодин уже на дне оврага, куда скатился вместе с мотоциклом. Попробовал подняться, но при первом же движении колено пронизала острая боль, словно в него воткнули раскаленную иглу. Погодин со стоном опустился на землю. Случилось худшее… Ему во что бы то ни стало надо было ехать, а он не мог даже шевельнуться; крики его тут же проглатывала буря; ждать помощи было неоткуда…
Погодин лежал в темной степи, страдая не столько от боли, сколько от обидного сознания своей беспомощности. А буря свирепела, и ветер наметал в овраг сугробы сухой земли и песка…
Глава одиннадцатая
Когда песчаная буря обрушилась на степь Уста Хазраткул, прикрыв стройматериалы брезентом, увел свою бригаду в Дптынсай. Халим-бобо решил отправиться вместе с Айкиз и Лолой на стан: ему хотелось в минуту опасности быть поближе к своему детищу-новому саду…
Буря гигантским колючим клубком катилась по степи, по полям, по дорогам, по улицам Алтын- сая… Воздух, насыщенный горячим песком, казался красно-желтым. Ветер вздымал пыль, сухие ветки, вырванные с корнем травы. Айкиз ясно представляла себе, что творилось в кишлаке, на дорогах,- на хлопковых полях. Нежные кустики хлопчатника замело, наверно, песком. Деревья в Алтынсае поникли под тяжестью пыли, с иных домов ветер посрывал крыши…
Халим-бобо, Айкиз и Лола шли через степь медленно, отворачиваясь от ветра, острыми своими когтями царапавшего лица, шли, прикрывая ладонями глаза… Старик часто поглядывал назад, где оставил на произвол бури беззащитные саженцы; но сквозь плотную пелену песка ничего не было видно.
Среди грохота бури, словно заблудившись, вдруг возникали привычные, успокаивающие звуки: то с одной, то с другой стороны доносилось прерывистое гудение тракторов, - многие трактористы, наперекор ветру, продолжали работать в непроглядной пыли.
Старый садовод и его спутницы еле добрались до сборного домика - погодинского штаба.
В домике оказалось несколько колхозников да свободных рт работы трактористов. В кабинете Погодина было пусто.
Халим-бобо и Лола молча сели. Айкиз подошла к окну.
Песчинки, взметенные бурей, стучали по стеклам и соскальзывали вниз, - так мошки, налетев на огонь, тут же падают, обожженные, а к огню летят и летят новые стаи мошкары… Стекла потускнели от пыли. За окном тоже было тускло, мутно. Айкиз с трудом различала в этом жрлто- вато-буром тумане силуэты людей, приходивших на стан, уходивших со стана, перебегавших от строения к строению. Трактористы не прерывали работы. У Айкиз в груди острым холодком разлилось чувство восхищения, но к этому чувству примешивалось другое, темное и тревожное: а все ли мы сделали, чтобы облегчить труд этих людей, отдающих делу все свои силы, подготовились ли к тому, чтобы достойно встретить басмаческий налет стихии? Нет, прорех еще мнрго. Айкиз, Смирнову, Погодину, Алимджану предстоит еще многое обдумать, исправить, доделать… Людям в степи еще негде укрыться от непогоды. Не приняты надежные меры для защиты поселка и сада от бурь и зноя. Надо торопиться с посадкой лесных полос.
Все эти «надо» жалили Айкиз в самое сердце, но она не отмахивалась с досадой, а припоминала, что еще нужно, непременно нужно, ну, просто необходимо сделать…
Посоветоваться бы с Алимджаном… Он может, взглянув на все со стороны, заметить то, к чему она уже пригляделась… Но Алимджан вернулся, а она этого почти не чувствует. Он здесь - но не рядом. Она даже не знает, где он в эту минуту, что делает, с кем делится своими мыслями…
На него нахлынули повседневные дела, заботы, по которым он истосковался в городе, нахлынули, завертели, закружили, и ему теперь не до Айкиз… Айкиз понимала мужа, оправдывала его и все же не могла избавиться от смутной обиды, незаслуженной обиды, которую нанес ей Алимджан…
Как мало он думает о ней!..
На плечо Айкиз мягко легла чья-то рука. Айкиз вздрогнула и увидела рядом со своим лицом лицо Лолы. Беззаботная хохотушка Лола сейчас была тихой, печальной; ее круглые щеки, обычно румяные, словно наливные яблоки из сада Халим- бобо, покрывала легкая бледность.
– Айкиз-апа! А где Иван Борисыч?
– Наверно, в степи. Со своими трактористами…
– Он пошел сюда, на стан…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю… - уклончиво сказала Лола и, обняв подругу за плечи, прижавшись к ней, словно иззябший ребецок, попросила: - Айкиз-апа, пойди узнай, где он сейчас…
Айкиз вышла из кабинета. В коридоре, в комнатах толпились эмтээсовцы. Лица у всех были усталые, запыленные, озабоченные. Трактористы подбадривали друг друга шутками, горячо спорили о чем-то. Самые неунывающие резались в домино. Иные спали, присев на корточках возле стены, уткнув головы в поднятые колени. В одном из спящих Айкиз узнала молоденького экскаваторщика. Видно,. отработав свою смену, чтоб далеко не ходить, он остался с товарищами: в тесноте, да не в обиде. Сон его был безмятежен, сладок; так спят люди, довольные прожитым днем.
К кому ни обращалась Айкиз, никто не знал, куда уехал директор. Она прошла на крыльцо. Домик стоял спиной к пустыне, на крыльце было чуть потише и поспокойней, чем в степи, но и здесь Айкиз чувствовала себя так, будто заплыла на утлой лодчонке в бушующее море… Вокруг разбойничала буря; лицо обжигали горячие брызги песка; стены вздрагивали под порывами ветра. А в мутной, вечереющей дали веселыми, вселяющими веру и бодрость маячками светились бледные огоньки тракторных фар. Хозяевами в степи оставались люди.
– О-о-о! Никак наш председатель?
– послышалось рядом, и Айкиз, повернув голову, увидела Суванкула. Он подошел к крыльцу сбоку и устало облокотился о перила.
– Здравствуй, Суванкул! Как работается?
– Подходяще, председатель! Как говорится, «с ветерком».
– Не жалеешь, что ушел из колхоза?
– Конечно, колхозу без меня трудновато… Да и мне без него скучно. Но ведь надо ж было помочь эмтээсовцам! Уж Погодин • просил меня, просил…
– Расхвастался!
– отшутилась Айкиз.
– Ты, кстати, не знаешь ли, где он?
– Директор-то? Он, видно, укатил к начальнику Смирнову. Я ему сигнализировал насчет вагончиков. Директор оставил мне свое «большое спасибо», а сам уехал…
– Значит, он у Смирнова? Ну, спасибо тебе, Суванкул…
– Ай, еще одно «спасибо» 1 Куда мне их девать, председатель?..
Но Айкиз не дослушала Суванкула. Торопливо простившись с ним, она поспешила к Лоле.
Лола стояла у окна, прижавшись лбом к теплому стеклу, а старый Халим-бобо сидел на стуле, чуть пригнувшись, положив локти на колени, и, казалось, дремал. Когда вошла Айкиз, он поднял голову и с беспокойством спросил: