Сильнейшие
Шрифт:
— Еще кое-что скажу. Мой отец погиб в тех местах, откуда пришел ты. Почему совпало? Слухи ходили, что там была какая-то башня.
Запрокинул мальчику голову, пристально глядя в глаза. В его же глазах прыгали непонятные искорки, словно от костра.
Огонек тоже смотрел ему в лицо.
— Значит… что бы я ни сказал, это ничего не изменит. Тогда, пожалуйста, не играй со мной.
— Даже не думал, — сумрачно откликнулся Кайе, и оттолкнул Огонька, резко, почти грубо. Но чувство угрозы, исходящее от южанина, погасло; кажется, и не было
— Не поверит тому, кто смотрел мою память?
— Кому?! — такое неподдельное изумление было в голосе, что Огонек не решился переспросить, что же тут удивительного. Он и так совершает промах за промахом.
— А если сказать что я… ну… сумасшедший?.. дурачок, как вы на дороге подумали? головой ударился, вот все в голове и смешалось?
Тот фыркнул по-мальчишечьи.
— И мы без мозгов? Ладно дед, Къятта…
Задумался и сказал, явно о брате:
— Он и так-то эсса не любит, а уж после того, на дороге…
Помотал головой:
— Может, память вернется… да нет, какое там. — Положил руку Огоньку на плечо, словно и не отшвырнул только что; проговорил иным тоном, почти веселым: — Так даже забавней. Ты нравишься мне… хоть ты и совсем ненормальный.
«Я нормальный, — подумал Огонек, — Я понимаю. Как скоро тебе станет скучно возиться со мной?»
Отвернулся, пытаясь рассматривать бабочек, но глаза почему-то упорно становились влажными, как ни смаргивал. Ни о чем просить больше не стал.
А Кайе тронул пальцами его мокрую щеку, хмыкнул и продолжал уже задумчиво:
— Не реви. Я бы на север тебя отпустил, да как? С послами? Видел я этих крыс, ну их… Ты куда лучше. Да и поздно, уехали. Может, и хорошо, что без памяти. Пока будешь со мной. Не боишься?
— Смерти я боюсь больше…
Южанин смерил Огонька взглядом. Внезапно криво усмехнулся, сжал его пальцы, вскинул другую руку и сжег бабочку на лету.
Огонек только охнул… то оружие, вспомнил он. Но когда Кайе успел его достать? Только что руки были пусты. И снова пусты… Хотелось бежать, но он заставил себя сидеть смирно — на расстоянии вытянутой ладони, так близко… Ведь тот не станет звать молнию, рискуя опалить себя, верно??
Кожа юноши была горячей. Огонек вспомнил — а ведь так было все время, когда случайно касался его. Раньше не обращал внимания, был слишком испуган. А теперь осмелился спросить:
— Почему у тебя словно пламя под кожей? Не трудно так?
— А бывает иначе? — насмешливо протянул южанин, и рассмеялся. — Знаю, бывает.
— И… ты не сгоришь изнутри?
Лицо южанина на миг потемнело, потом он мотнул головой:
— Еще чего!
— Хотел бы я так — мерзнуть никогда не придется! — вырвалось у мальчишки.
— А пламенем вулкана хорошо костер разводить! — Кайе встряхнул короткими волосами — разговор явно его забавлял, и, похоже, он перестал думать о стертой памяти найденыша. — Только ты забываешь про то, чем питается наша Сила. Если подхватит — все. Думаешь, умирают мало? Конечно, те, что стоят внизу — чаще… А если не хватит своей, можно взять у других.
— Как скажешь, али. У меня нет силы, но если вдруг есть, я отдам всю до капли…
— Ты так ничего и не понял, — юноша провел рукой по его волосам, словно погладил зверька. — Впрочем…
Глаза блеснули.
— Тебе ведь нечего терять, так? Я кое над чем подумаю…
Огонек вздохнул еле слышно, глядя, как тень крадется к сияющей блестке воды на цветке:сильные назначены распоряжаться жизнями слабых, так говорил эльо-дани.
— Твоя воля, али….- только и прошептал Огонек.
Юноша тихо, вдруг нерешительно откликнулся:
— Попробуй мне просто поверить. Просто жить здесь…
Огонек хотел что-то сказать, но на дорожку упала тень. А потом еще одна.
Огонек вскинулся — рядом стоял пожилой человек, с властным лицом, в простой темной одежде из мягкой тонкой шерсти — длинной одежде, запахнутой — не как у Кайе. Его волосы были повязаны полосатым платком — видимо, так у них тоже носили. А следом на тропинку шагнул Къятта.
— Так, — заговорил человек, глядя на Огонька. — Ты, значит?
Мальчишка вскочил, вмиг пересохшее горло выдало наполовину невнятные звуки:
— Я… я Огонек, али…
— Этот его уже выпустил, — проговорил Къятта голосом, в котором сквозило желание свернуть кому-нибудь шею. Желательно младшему брату.
— Он чист, — Кайе поднялся, положил руку Огоньку на плечо, (показалось — рука горячее стала) — И он мой. Память… ну ее, ни к чему. И… и все, довольно!
Пожилой человек нетерпеливо двинул рукой, веля молчать внуку и говорить Огоньку. Он то ли не обратил внимания на слова Кайе, то ли намеренно показал, что не желает принимать их всерьез.
— Я полукровка, и ничего не помню, — сказал подросток тихо: — Эсса далеко… вы меня примете, Сильнейший? я быстро всему учусь, и буду делать что велят…
— Да такие, как этот, не сгодятся даже в мусорщики… — голос Къятты был прямо медовым. — Ты ведь выяснил, братишка, почему это чучело несло такую чушь? Неужто совсем пустота?
— Да! То есть ничего важного! — с вызовом и совсем не убедительно выкрикнул Кайе, почти с ненавистью покосившись на брата.
— А где же тот уканэ?
— Тот, снявший браслет, дедушка. Чего мне было ждать? В Бездне!
Тот, кого назвали, дедушкой, кивнул — поверил, видимо. Неужто настолько доверчив? — подумалось Огоньку, — Или его нечаянный покровитель не лжет никогда, поэтому в голову не пришло? Но ведь он знает, что ничего не прочли, и сам говорил… почему он вступился за меня?
— Жаль, северяне покинули нас, — веселье прозвучало в голосе пожилого — не похоже, что он всерьез испытывал сожаление. — А то бы захватили с собой подарочек.
— А они бы… могли сделать так, чтобы я вспомнил? — холодея от собственной наглости, пролепетал Огонек.