Сильнейшие
Шрифт:
— Эльо… — робко произнес Огонек.
— Ну?
— Мне можно идти отсюда с тобой? Тот… Къятта не разгневается?
Смех был ему ответом.
— Уж кто первым успел! А хорошо, если он явится за тобой сюда, когда тебя нет! Правда, хорошо! — и вновь рассмеялся. Беспечность реки, в которой недавно барахтался мальчик, плескалась в этом смехе.
На сей раз путь оказался недолгим — три ступени вниз, и вечерний свежий воздух овеял лицо, а потом — снова ступени, и небольшая комната, дверной проем которой прикрыт был тяжелым
— Нечего тебе сидеть взаперти. Не сбежишь?
— Нет, эльо. Куда?
— Вот и я так думаю.
Кайе остановился, вновь притянул к себе Огонька:
— Если хочешь спросить что-то — спрашивай у меня свободно. Это северян легко оскорбить незнанием мелочей, а мы не обращаем внимания на всякую чушь. А я помню, что в голове у тебя совсем пусто. А пока спи, — и указал на лежанку из прутьев, покрытую мягким покрывалом. — Лесное чудище…
Голос был смеющимся, но добрым — может, поэтому мальчику не снились кошмары. Ему вообще ничего не снилось.
Часом позже Кайе Тайау стоял напротив невысокого темнокожего человека с глубоко посаженными глазами, нервно сцепившего пальцы и склонившего голову. Снаружи ворковали горлицы, куда веселей склоняя отливающие зеленью шеи.
Этот человек из квартала Тайау посмел снять серебряный браслет, который носили все уканэ не из сильных родов.
— У меня голова болит от серебра, али… я дважды просил — мне не позволили его снять. Мне хорошо под вашей рукой, я не хотел покровительства других.
— И они бы не позволили! — фыркнул по-кошачьи.
— Я не использовал Силу. Но ведь это можно прочесть! Я даже не пытался почувствовать кого-то, не говоря о том, чтоб управлять другими — да я и не могу этого сделать! Ведь Натиу Сильнейшая может доказать мою невиновность! — Он вскинул ставшие огромными, удивительно молодые сейчас глаза, в которых ужас мешался с надеждой.
— Может, я и без матери тебе верю. Но ты снял, потом и другие. Не понимаешь? — оборотень злился, вынужденный объяснять очевидное. Дед или брат нашли бы слова, после которых и пень проникнется осознанием своей вины. Только их не надо сейчас сюда. А, что говорить!
Человек понял, что означала взметнувшаяся челка и раздражено прикушенная губа, затравленно огляделся — некуда бежать. Четыре дня взаперти ждал, пока вернутся братья — Ахатта не занимается преступниками, даже собственными подопечными. Но почему с ним вообще говорят, если решили убить? Сильнейшие защищают своих людей, и они же наказывают провинившихся. Полосы металла вокруг тела, которые нагреваются медленно… что еще можно придумать? Много чего.
А лицо оборотня стало оживленным, по-детски радостным:
— Мне нужен кто-то с силой уканэ. Ты не представляешь, как тебе повезло — вернулись мы не одни! Здорово. Сделаешь, что я скажу, только не вздумай больше просить.
— Да, Дитя Огня, — пролепетал человек. Кайе презрительно глянул на него.
— Сделаешь — умрешь легко, ладно. Не сумеешь — пойдешь в круг, или Къятта с тобой разберется. Или то и другое сразу. И не вздумай солгать — у меня есть чем проверить, знаешь.
Глава 10
Мальчишка проснулся, когда солнце клонилось к закату — сильно все-таки вымотался. Встал; откинув тяжелый тканый полог, высунул нос в коридор. Потом шагнул обратно, заметил в углу кувшин с водой. Напился, плеснул на лицо — вода освежила, и Огонек почти бодрым себя почувствовал, хотя после леса отдыха было маловато.
Юноша, одетый по-прежнему в белое, появился в дверном проеме бесшумно, напугав Огонька. Подошел, положил руку на плечо, улыбнулся.
— Живой?
— Кажется, эльо…
— Иди со мной.
Огонек пристроился вслед, рассматривая Кайе со спины. Движения упругие и мягкие, очень… и это как-то неправильно, почти неприятно, тревожно. Сейчас, отдохнув, подросток соображал куда лучше:
— Тебя можно спросить? — решился.
— Ну?
— Что со мной будет?
Юноша косо посмотрел на него через плечо:
— А вот и решим сейчас. — Заметив, как напряглось тело Огонька, мирно добавил:
— Перестань дергаться.
Развернулся и прижал его к стене, удерживая ладонями плечи — не шевельнуться:
— Любой зверь почует страх и ударит. Человек тоже, хоть и сам не разберет, почему. Понимаешь это?
— Охх… — выдохнул Огонек, пытаясь унять дрожь и надеясь, что стука сердца особо не слышно. Оказаться вот так без возможности двинуться — страшно, что ни говори. Мало ли…
— Я запомню.
Южанин отпустил его и подтолкнул в новый дверной проем:
— Давай, туда! — махнул рукой в сторону низкой кушетки у стены.
В руках Кайе сверкнуло лезвие. Нож… небольшой, и рукоятка из золота — голова журавля.
— А? — Испуганный неожиданным приказом мальчишка распахнул глаза. Что с ним сейчас сделают? Огонек оглянулся, боясь дышать слишком громко, не то что двинуться. Нож… зачем?! Кажется, его взгляд все сказал юноше.
— Ох и трус ты… Кровь боишься отдать?
Огонек судорожно сглотнул. Живо вспомнился человек, убитый там, на дороге.
Юноша покачал головой, протянул руку над цветочной кадкой и неуловимым движением полоснул себя по предплечью. Темная кровь закапала на цветок, и тот явственно зашевелил листьями.
— Вот как. Все еще страшно?
— Нет, эльо, — солгал Огонек. — А ты… — покосился на довольно глубокий порез.
— Заживет, не впервые. И шрама не останется. Да она уже не течет…
Огонек кивнул и послушно лег.
— Моя кровь… тоже для цветка?
— Смешной ты, — фыркнул юноша. — Обойдется, нечего его баловать! Опусти руку, чтоб свисала. Так.