Сильнодействующее средство
Шрифт:
Он даже провел сюда прямую телефонную линию от института, чтобы свести к минимуму пребывание в офисе.
Главным событием года для Сэнди всегда становились приезды дочери. Одновременно это были и самые печальные дни. Оливия так быстро выросла, что Сэнди жалел, что нельзя остановить время, чтобы дочка навсегда осталась забавной и трогательной малышкой.
Те немногие часы общения, которые им выпадали, Сэнди всегда использовал для ненавязчивого приобщения дочери к науке. Он придумал специальную игру — сочинять песни из самых глупых на слух научных слов. Так, чтобы поощрить занятия дочери физикой, Сэнди придумал песенку, которая начиналась строчкой: «Вот если б ты знала СУЗИ», — где «Сузи» было вовсе не девичьим именем, а сокращенным обозначением теории всеобщей симметрии законов природы.
Еще была песенка, в которой зашифровывались другие физические аксиомы. Они придумали свой зверинец из элементарных частиц, куда входили все известные науке компоненты атомного ядра. Это была «Алиса в Стране чудес», только в современном, более технологичном варианте.
Оливия от души хохотала над папиными рассказами в лицах о генах — правшах и левшах, о пальцах у вируса гриппа и приключениях ученых, пытающихся придумать для них перчатки.
— А тебе известно, дочь, что запахи апельсина и лимона различаются благодаря наличию право- и левосторонней формы одной и той же молекулы?
— Вообще-то да.
— Что ты говоришь?
— Ты мне сам в прошлом году об этом рассказывал.
Учение давало свои плоды.
— Пап, угадай, — воскликнула как-то Оливия, едва сойдя с трапа самолета. — Наш преподаватель естествознания уверяет, что у меня талант к химии. Ну как, гордишься мной?
— Я и раньше тобой гордился, радость моя, — ответил Сэнди и мысленно поздравил себя. Он не удержался от того, чтобы не прощупать почву, и добавил: — К тому же у тебя дедушка — нобелевский лауреат.
— Знаю, — фыркнула дочь. — Ты бы слышал, как он о тебе отзывается!
«Вряд ли бы мне это понравилось», — подумал Сэнди.
— Он говорит, что ты самый яркий ученый, которого ему доводилось встречать.
«Ого! — подумал Сэнди. — С этим мерзавцем не соскучишься».
В уголке своей домашней лаборатории Сэнди поставил специальный столик для дочери, которая — благодаря то ли его стараниям, то ли наследственности — поразительно рано стала проявлять тягу к науке. Ее интересовала и личная жизнь отца, хотя здесь ей пришлось проявить деликатность.
Однажды Оливия явилась в лабораторию к отцу с потрепанным киносценарием.
— Пап, тебе надо это прочитать. Именно прочитать!
— А что это?
— Это один из дедушкиных старых сценариев. Он попросил меня дать свою оценку, поскольку хочет его кому-то предложить. Ты помнишь «Фрэнки»?
— Еще бы! — ответил Сэнди. — Монстр из пробирки. Тогда это казалось преждевременным.
— Вот именно, — подхватила дочь. — Но там есть любовная линия.
— Правда?
У Оливии загорелись глаза.
— Если верить деду, в каждом приличном сценарии должна быть любовная линия. — Она помялась и добавила: — Даже у тебя.
Вот оно что. Сэнди только посмеялся про себя.
— То, как Фрэнки ищет себе жену, тебе должно понравиться, — продолжала девочка. — Он тоже создает ее в пробирке. Ну как, интересно?
— В некотором роде, — уклончиво ответил отец. — А почему ты думаешь, что мне надо последовать его примеру?
Оливия мечтательно улыбнулась.
— Потому что не похоже, чтобы ты нашел себе жену, как все обычные люди.
Сэнди был растроган. Дочь чувствовала, что он еще не оправился от предательства и болезненного развода, и считает, что он сможет взять себе в партнерши существо, которое сам и создаст.
Наукой была пропитана и вся школьная жизнь девочки. Оливия и ее ровесники знали, что такое ДНК, девочка была осведомлена о работе по расшифровке человеческого генома и гордилась тем, что свой вклад в этот грандиозный проект вносит и ее отец.
— Пап, скажи, вот вы расшифруете все гены человеческого организма, все сто тысяч — и что? Все болезни будут побеждены?
— Ну, до этого еще очень далеко. Карта местности — еще не средство передвижения. Вот в будущем веке, когда ты сама станешь профессором, сможешь окончательно избавить человечество от болезней.
Про себя Оливия решила, что именно так и поступит.
Выброшенный на свалку голливудских отходов, Сидни Рейвен тем не менее сохранил оптимизм и оставался в плену распространенного мифа о том, что одной удачной картины бывает достаточно, чтобы повернуть фортуну к себе лицом.
Сэнди, естественно, вызвался финансировать новый проект отца, но в старике взыграло самолюбие.
— Нет, сынок, — уперся он, — я, как Синатра, должен всего добиться сам.
Теперь в жизни отца и сына появилась одна общая черта — и тот и другой всеми силами старались доказать Рошель Таубман, что она их недооценила и тем самым совершила большую ошибку.
Поначалу Сидни никак не удавалось найти компанию, которая согласилась бы его взять, пусть даже без оклада, на условиях гипотетического процента с прибыли.
Но он был человек с опытом. В кинематографических кругах то, что он делал, считали халтурой, зато на телевидении ценился такой уровень драматургии достаточно высоко.
Один телебосс, начинавший мальчиком на побегушках в конторе у Сидни, разглядел в старике не до конца реализованные возможности.
Если телесериалу отпущен пятнадцатидневный график съемок, то он должен быть отснят именно в этот срок и ни часом больше. За Сидни Рейвеном закрепилась репутация надежного продюсера, который не рассуждает, а делает. И его давнишний помощник взял его на работу.
Когда молодой человек перегнулся через стол, чтобы пожать ему руку, старик так расчувствовался, что едва удержался на ногах. Потом, когда Сидни ехал домой, ему стоило больших усилий следить за дорогой — все его мысли были о только что подписанном контракте.