Сильвия и Бруно. Окончание истории
Шрифт:
— Приятное общество? — сказала леди Мюриел с весёлым удивлением. — Уж и не знаю, где нам сыскать-то его для вас! На соседей мы небогаты. Но парное молоко мы вам раздобудем. У моей давней приятельницы миссис Хантер, что живёт на холме. На качество можете положиться. А её маленькая Бесси каждый день по дороге в школу проходит мимо вашего дома. Так что посылать вам молоко будет для них проще простого.
— С удовольствием последую вашему совету, — ответил я. — Завтра же схожу к ним и договорюсь. Да и Артуру, я-то знаю, не помешает прогулка.
— Вы не утомитесь, вот увидите, — до фермы не более трёх миль.
— Что ж, раз мы
— Увы, это так, — тихо ответила она, и её лицо внезапно потемнело. — В последнее время мне пришлось нелегко. Я давно хотела посоветоваться с вами на этот счёт, но написать у меня рука не поднималась. И я так рада теперешней возможности! — Считаете ли вы, — начала она после минутного молчания и с видимым замешательством, столь для неё нехарактерным, — что обещание, которое человек дал обдуманно и, в общем, официально, непременно нужно выполнить — за исключением, разве что, случаев, когда для этого требуется совершить что-нибудь откровенно низкое?
— И вправду, другие исключения на ум не приходят, — признался я. — По-моему, тут возможна единственная зацепка: искренне или нет давалось обещание...
— Но так ли это? — нетерпеливо перебила она меня. — Я всегда полагала, что учение Библии на этот счёт содержится в словах «не лгите друг другу».
— Я размышлял над этим вопросом, и мне видится, что сущность лжи заключается в намерении обмануть. Если вы даёте обещание с намерением неукоснительно его исполнить, тогда вы поступаете искренне, и если впоследствии вы нарушаете обещание, это не имеет никакого отношения к обману. Я бы не назвал такого человека бесчестным.
Вновь на минуту воцарилось молчание. По лицу леди Мюриел трудно было разобрать, о чём она думает — мне казалось, что мой ответ пришёлся ей по душе, но одновременно вызвал новые вопросы; и мне страшно захотелось узнать, не связана ли её озабоченность (как я уже заподозрил) с разрывом помолвки с капитаном (теперь майором) Линдоном.
— Вы сняли у меня с души тяжёлый груз, — призналась она, — но нарушать обещания всё-таки нехорошо. А вы можете привести какие-нибудь примеры?
— Да любые, где речь идёт о том, чтобы платить долги. Если один человек что-то пообещал другому, то этот второй имеет к первому иск. И низость, совершённая первым человеком, когда он нарушил своё обещание, скорее наводит на мысль о краже, чем о лжи.
— Это ново... для меня, во всяком случае, — сказала она, — но тоже кажется верным. Однако, не хочу рассуждать отвлечённо с таким старым другом как вы. А мы ведь старые друзья, по-своему. Вы знаете, мне кажется, что мы начали, как старые друзья! — добавила она тем весёлым тоном, который так не вязался со слезами, блестевшими у неё в глазах.
— От всей души благодарю вас за эти слова! — ответил я. — Мне ведь и самому всегда приятно было думать о вас, как о старом друге. — В случае любой другой девушки неизбежным было бы продолжение: «...хоть “старая” — это не про вас!» — однако мы с леди Мюриел давно оставили позади те времена, когда разговор следовало сдабривать комплиментами и прочими светскими банальностями.
Тут поезд остановился на какой-то станции, и в вагон вошли два-три пассажира, поэтому до самого конца путешествия мы больше не разговаривали.
По прибытии в Эльфстон леди Мюриел с готовностью приняла моё предложение пройтись пешком, а потому как только наш багаж оказался пристроен — её вещи подхватили слуги, дожидавшиеся леди Мюриел на станции, а мои какой-то носильщик, — мы сразу же отправились по знакомым тропинкам, связанным в моей памяти со столькими приятными приключениями. Леди Мюриел немедленно возобновила разговор с того самого места, на котором он был прерван.
— Вы ведь знаете: я была помолвлена с моим кузеном Эриком. А вот известно ли вам...
— Да, — перебил я, желая уберечь её от изложения болезненных подробностей. — Я слышал, что всё закончилось ничем.
— Мне хочется рассказать вам, как всё случилось, — продолжала она, — поскольку это и есть то дело, по которому я хотела просить у вас совета. Я давно поняла, что мы с ним не сходимся убеждениями. Его представления о Христианстве довольно смутны, и даже касательно вопроса о существовании Бога он пребывает, я бы сказала, в стране фантазий. Но это не отразилось на его жизни! Теперь-то я не отрицаю, что даже самый закоренелый Атеист способен вести чистую и возвышенную жизнь, хотя бы и двигаясь наощупь. Если бы вы знали половину тех добрых дел... — она внезапно остановилась и отвернула голову.
— Полностью с вами согласен, — сказал я. — И разве наш Спаситель не обещал нам, что такая жизнь непременно приведёт к свету?
— Да, я знаю, — сказала она срывающимся голосом, всё ещё не поворачивая ко мне лица. — Я говорила ему то же самое. Он ответил, что непременно уверовал бы ради меня, если бы мог. И что он очень хотел бы, ради меня, увидеть всё моими глазами. Но это всё не то! — с горячностью воскликнула она. — Бог никак не одобрит подобные мелочные побуждения! И потом, это вовсе не я расторгла помолвку. Я знала, что он меня любит, и я ему обещала, и...
— Так значит, это он расторг помолвку?
— Он вернул мне моё слово. — Тут она вновь взглянула мне в лицо, уже обретя прежнюю сдержанность манер.
— Тогда в чём же дело?
— А в том, что я не верю, будто он сделал это по доброй воле. Ну, предположим, что он сделал это против воли, просто чтобы успокоить мои сомнения, — ведь в этом случае его притязания на меня остаются такими же законными, как и прежде? И разве освободилась я от данного мной слова? Отец говорит, что освободилась, но я боюсь, что он пристрастен из родительской любви. И спросить больше не у кого. У меня много друзей, друзей для светлого солнечного дня, а не таких, которые нужны, когда жизнь затягивается тучами и надвигается гроза; не таких старых друзей, как вы.
— Позвольте подумать, — сказал я, и некоторое время мы шли молча, пока, поражённый в самое сердце видом горчайшего испытания, которое пало на эту чистую и возвышенную душу, я напрасно искал выход из запутанного клубка конфликтующих мотивов.
«Если она искренне его любит, — вот я и ухватил, казалось, ключ к проблеме, — не есть ли в том глас Господа к ней? Может ли она не понимать, что послана ему как Анания был послан Саулу в его слепоте, чтобы тот мог прозреть?» И вновь мне почудилось, будто я слышу шёпот Артура: «Почему ты знаешь, жена, не спасёшь ли мужа?» И я нарушил молчание.