Синдбад-Наме
Шрифт:
— Если крикнуть в горах, то раздается эхо, если вырыть на песчаном холме колодец, то появится в нем вода. А ведь польза обучения и воспитания должна была быть не меньше этого.
Потом он велел привести Синдбада и обратился к нему с такими словами:
— Когда
Выслушав это, Синдбад встал, попросил у шаха и присутствующих разрешения высказаться и промолвил:
— Пусть вельможи и сановники царя живут под его сенью, и пусть ширится его величие! Если будет позволено, то я выскажу свои извинения.
— Говори! — приказали ему.
— Да не скроется от благородного внимания вельмож — звезд неба просвещенности, базилик сада справедливости, — начал Синдбад, — что этот восхвалитель великой державы обладает глубокими познаниями в отраслях наук и ветвях мудрости, правильно понимает жизненные явления, что он провел все свое время, обучаясь и обучая, получая наставления и наставляя сам. Если и есть здесь промахи, то это не по моей вине. Я принял все меры и проявил все терпение, которое только можно вообразить. Но без поддержки неба и помощи господа, одной лишь человеческой хитростью не достигнешь желанного счастья, все приемы воспитания не могут заменить лучей судьбы, желаемое не снимет покрывала с лица своего бытия. «Не каждый, кто ищет и старается, находит, не каждый, кто уходит, возвращается».
Часто гибнут желанья, но нет в этом гибели; В этой пропасти счастье идущих таится.— Когда я думаю о смысле происходящего, — продолжал Синдбад, — то дело шахзаде напоминает мне историю слона, его погонщика и падишаха Кашмира.
— Что это за история? Расскажи нам, — попросили присутствующие.
Рассказ о кашмирском шахе и погонщике слона
— В давние времена, в прошлые века, — начал Синдбад, — в Кашмире — указателе *обитаемой четверти вселенной и заглавном листе центра обитаемой земли — царствовал один падишах. Он прославился своей справедливостью и правосудием, был известен своим беспристрастием и правдивостью, а также величием помыслов, всегда достигал он своей цели, всегда выплачивал воинам жалованье, а военное снаряжение в его царстве славилось своим совершенством. У него было несметное число боевых слонов. В походах паланкин его ставили на спину слона, и поэтому каждый обычный день старший погонщик проводил перед ним слонов.
И вот однажды охотники изловили дикого слона, быстрого в беге, но с тяжелой поступью, стремительного, ревущего, как гром, мечущий молнии. Он казался горой *Бисутун, опирающейся на четыре колонны, или же тучей, которая вместе с метеором низвергается с зенита на землю. Кто бы ни увидел его на просторе, сказал бы:
*Туча поднялась слоноподобная над широкой синею рекой; Кружит, как мечтания влюбленных, мечется, как сердце боязливых.По движениям — ветер, по быстроте — огонь, подобен горе и облаку
Увидел падишах его стать, и понравился ему слон безмерно. И приказал шах главному погонщику выдрессировать его, обучить останавливаться на полном ходу, скакать галопом и бежать рысью, нападать и отступать, чтобы стал он пригодным и для сражений, и для царских шествий.
Погонщик повиновался и в течение трех лет обучал и дрессировал слона, как велел шах. Когда же окончился срок обучения, падишах велел привести слона пред свои очи, чтобы самому прокатиться на нем и проверить результаты обучения.
Как только шах взобрался на слона, тот прыгнул, словно лев, и вихрем понесся в степь. Он носился по горам и долам, как дикий зверь, как кабан, он летел, как буран, как порывистый ветер по пустыням и степям. Он бежал так от восхода до заката солнца, а шах на нем, пораженный и испуганный, был подобен птенцу птицы *Анка на вершине горы, пене на гребнях морских волн. Как ни пытался он остановить слона, это намерение не попало в круг исполнения, не совпало с центром возможности, и из-за непрерывной скачки и безостановочного бега животного шаху не было возможности сойти. И так продолжалось до самого вечера, когда слону захотелось есть и он просто изнемог от голода. Он двинулся по проторенной дорожке к своему загону, жилищу, с которым он свыкся. Войдя туда, слон успокоился.
Шах сошел со слона и, придя в ярость и гнев, приказал бросить погонщика под ноги животному, чтобы слон растоптал его.
Погонщик увидел, что шах в гневе и намерен его наказать, понял, что в нем бушует пламя и кипит все его нутро, и подумал: «У моря нет соседа, а у царя нет друга».
Я часто обращался к сердцу: «С дурными невозможен лад. Зачем в любви ты так усердно, зачем тебе лукавый взгляд?»И вот уж увидел он себя связанным по рукам и ногам, потерял всякую надежду на жизнь и проговорил:
— Да будет дозволено мне сказать несколько слов, — быть может, вода благоразумия шаха погасит пламя его гнева, а взывающий к благородству доведет до его слуха слова: *«Блаженны подавляющие свой гнев и прощающие людей». После этого он стал молить и заклинать:
Сноси свою судьбу, пусть даже рок вершит Не то, что ты хотел, — ты все ж не будь строптив. Для мужа будет жизнь приятною тогда, Коль в наслажденьях есть какой-то перерыв!