Синдром Годунова, или Светящийся грим
Шрифт:
– Барыгу какого-нибудь хоронят, - прислушался Ефим, - или паркетного генерала, который и себе на золотой унитаз нагреб, и внукам на "гелентвагены", и еще на оркестр, плакальщиков и пафосный памятник хватило. Ишь, как разливаются соловьями!
– Опять ты ядом брызжешь, - неодобрительно посмотрел на него Уланов, но, увидев бледное хмурое лицо и красные глаза старшего коллеги и не стал продолжать.
– Да, знаю, язвителен стал, как беззубый крокодил с геморроем. Но ты сам видишь, какой тут пейзаж. Вид из окон оптимизма не вселяет, правда? Да еще... хрен его знает! По ночам собаки в дачном поселке то лают, то воют. Будь ты хоть сто раз атеистом, все равно с лица спадешь. Даже звукоизоляция не спасает. То гравий скрипит, а в окно выглянешь - никого. То свечение какое-то там, за оградой. Да еще публика тут...
–
– Сразу хочу тебя предупредить, - продолжал он, закуривая, - народ тут специфический. Единственный, кто не вызывает у меня подозрений - это Жанна, младшая дочь Винтерштерна. А остальные - зверинец! Старший сын, Геннадий, местный "кофейный олигарх", всех баб от 18 до 60 лет глазами раздевает и готов тр...ть все, что движется. А то, что не движется, стремится толкнуть и тоже тр...ть.
Виктор, который, сидя на корточках, что-то рассматривал на асфальте, невольно затрясся от смеха. Своеобразная речь Ефима и его манера беспощадно высмеивать всех, кто не в добрый час попался ему на язык, была уже привычна ему и Игорю Никольскому. Но сейчас Коган превзошел самого себя.
– Алиса, королева моды и парфюма, косит под очаровательную куколку, но при этом - настоящая акула. Умная баба и явно себе на уме. Слишком хороша. К 35 годам семь раз разводилась; в восьмой раз наступать на грабли не спешит, только периодически берет под опеку кого-нибудь из модельных мальчиков в своих бутиках. А молодое тело дорого стоит, так что тратит Алиса немало... Что ты там нашел?
– Смотри, какой длинный тормозной след, - Виктор выпрямился.
– Водитель увидел Наташу издалека и сразу дал по тормозам, но не мог сразу остановиться на мокрой дороге...
– Думаешь, он мог рассмотреть и того, кто на нее напал?
– догадался о ходе мыслей Виктора Коган.
– Нет, он безоговорочно поверил Наташиному объяснению о приставаниях местной шпаны... Ничего он не заметил.
– Тогда, наверное, надо опросить пассажиров. Все они, судя по твоим словам, местные, из поселка, и водитель припомнит, кого вез вчера вечером. Может кто-то скажет нечто важное по делу...
– Проверим. Ты прав. Ну вот, есть еще молодая вдова. Та вообще...
– Коган услышал перезвон колоколов в часовне и проглотил бранное словечко.
– Знаешь, она вылитая блондиночка из того фильма о шестидесятниках, черт, забыл название!
– "Таинственная страсть"?
– Да, точно. Ее еще Пересильд сыграла... Я этим "мылом" не увлекаюсь, но Белка посматривает по вечерам, а я иногда составляю ей компанию. Ну вот, меня эта, как ее, не то Лариса, не то Раиса, весь фильм активно бесила, просто видеть ее не мог. Мужа не любит, зато любит комфорт и благосостояние; муж, конечно, мерзавец и в подметки не годится возлюбленному, зато обвесил свою куколку ювелиркой и нарядил во все импортное; без любовника жить не может, но он беден, как церковная мышь, а рай в шалаше мамзель не устраивает...
– Если она замужем, то не мамзель, а мадам...
– Сам знаю, без твоего "Ай-Кью-Ринга"! Просто в конце 19 века в Москве на Хитровке мамзельками называли проституток. А чем, скажи, уличная девка отличается от дамы, которая вышла замуж в благодарность за оплату лечения матери, и расплачивается своим телом за лекарства для мамы; за импортные наряды, французскую косметику, черную "Волгу" или "Чайку", дачу в Переделкино и продукты из спецраспределителя? Только ценой. Первая честно называет цену за час или за ночь и не изображает из себя белую и пушистую, а вторая напускает на себя благообразный вид, поджимает губки и томно закатывает глазки. А по сути, обе зарабатывают себе на жизнь одним и тем же способом, только у второй такса повыше. Вот меня и воротило от этой "дамы с собачкой": "Ах, как мне стыдно! Ах, какая я гадкая! Ах, мы не должны обманывать своих близких! Ах, поцелуй меня еще раз, милый, ах, когда мы встретимся в следующий раз?"... Ну, вот, эта Виолетта - вроде этой Раисы-Ларисы. Лэтти, - выплюнул Коган.
– Я узнавал, что из театра танца ее вот-вот "ушли" бы: при всей ее красоте танцовщица - никакая, обе ноги левые, зато со всем коллективом не ладила, артисты ее терпеть не могли: и гадость могла сказать под руку, и д...а подсыпать, и главному режиссеру "стучала". Она знала, что в любой момент может остаться без работы и, когда
– И даже не метнул в него стулом?
– хмыкнул Виктор.
– Плохие стихи?
– Сказал бы я, какие, да возле часовни так выражаться неловко. Местный поэт, звезда творческих вееров в городской библиотеке, кумир климактерических мещаночек и ведущий автор альманаха в бумажной обложке тиражом в 100 экземпляров. И, конечно, мнит себя непризнанным гением в суровом мире капитала. Что ты там ищешь? Смотри, в канаву не скатись!
– Фима, ты прав, это не призрак!
– Виктор фотографировал на смартфон следы, ведущие от кромки леса к обочине как раз возле того места, где заканчивался тормозной путь автобуса.
– Кто-то спрятался за елью, а, увидев Наташу, вышел на обочину и устроил небольшой хоррор...
– Не призрак, да?
– Коган подошел к нему по сухой траве на обочине, чтобы не затоптать следы.
– Ну, это я исправлю, когда поймаем его! Устрою этому ж...дыру настоящий хоррор!
– За свою жену я ему сам устрою, - Виктор убрал смартфон.
– Пошли в дом, перегоню фото на компьютер и изучу эти следы детально...
– Погоди, я покурю. Я тебе еще не сказал, Витя, но он и меня пытался развести. Белла с Натой легли спать, а я остался поработать в кабинете: сдуру выпил кофе за ужином, не спалось, да еще эта, блин, Лэтти грозится оспаривать завещание в суде; лучше подготовиться. И около полуночи кто-то снаружи начал завывать, как собака Баскервилей. Я сначала подумал, что это на самом деле собака, крикнул в окно: "Пошла вон!". Еще громче завыли, уже под самым забором. А мне Игнатий, дворецкий, говорил, что в этом районе часто шпана хороводится, цветы, венки воруют, в дачном поселке цветмет тащат, огороды разоряют, а потом напиваются и буянят. Ну, я прихватил травматик, выхожу. Ну, думаю, сейчас кое-кто без зубов отсюда уйдет...
– Ты лихач похлеще Наты, - заметил Виктор, - ночью идешь один на подозрительные звуки из-за забора. А если бы там несколько гопников было?
– В пехоте еще и не таких расписывал под Хохлому. Ну вот, выхожу за ворота, а мне навстречу прет это чмо в плаще, такое, как Наташка рассказывала.
– Ого...
– Не то слово. Ну вот, оно на меня завывает, хохочет и говорит: убирайтесь отсюда, а то хуже будет. Я на него травматик наставил, а он как бросится наутек! Я за ним гнаться не стал, только пальнул вслед пару раз; не знаю, попал ли. Мало этому гаду того, что он чуть Наташу под автобус не загнал, так еще и меня пугать вздумал! Вот за это я его при встрече так напугаю, что своих не узнает!
*
Наташа приоткрыла глаза. Она лежала поперек кровати в спортивных брюках и майке. Перед ней красовался каталог с фотографией черного блестящего "Рейндж-Ровера".
"Надо же, сморило", - рассерженно подумала девушка, садясь и покачивая тяжелой головой. Было около десяти часов утра; значит, она проспала еще три часа. В первый раз Наташа проснулась в начале седьмого. Было еще совершенно темно. Натянув спортивные штаны и майку, Наташа тихонько, чтобы не будить Беллу, выглянула из комнаты, и увидела на столике в коридоре стопку каталогов автомобилей. "Игнатий вообще когда-нибудь спит?" - подумала девушка, забирая журналы. Она забралась под балдахин, зажгла бра и стала рассматривать фотографии машин; больше всего ей нравились добротные основательные машины, внедорожники, а не гламурные "дамские" автомобильчики, годные только для селфи в инстаграме... И не заметила,
Зарядка и контрастный душ помогли прогнать остатки сна. Наташа задумчиво посмотрела на строгий костюм, в котором была на оглашении дядиного завещания, махнула рукой и натянула обычные джинсы и розовую хлопковую рубашку "мальчикового" фасона, пригладила щеткой короткие волосы и выглянула в окно. Патио тонуло в белом облаке; моря не было видно за стеной тумана, и только волны рокотали далеко внизу. "С высоких гор спускается туман", - замурлыкала Наташа, выходя из комнаты.
Навстречу ей в коридор выглянула из своей спальни Белла: