Синдром космопроходца
Шрифт:
– Испытание. Переход мальчика в мужчину.
– Нет! Доказательство человечности: отсутствия страха перед смертью! – заявил он твердо и спросил: – У тебя есть сестры, Максим Рокотов?
Он покачал головой:
– Нет. Во всяком случае, насколько мне известно. Я давно разорвал отношения с биологическими родителями. Возможно, разочаровавшись в неблагодарном сыне окончательно, они решили завести нового ребенка. Вероятно, женского пола.
– И ты хотел бы совокупиться с ней?
Рокотов скривился.
– Вот! – обрадовался Витэр.
– Что «вот»?! – разозлился Рокотов.
–
– Близкородственные связи недопустимы. Из-за них генетические уродства случаются!
– У кого?! – изумился Витэр. – У вас? Давно научившихся не допускать нежелательного приплода? – и расхохотался резким каркающим смехом. – Однако тебе противно от одной лишь мысли о подобных отношениях. На то и генетическая память, чтобы ты, не догадываясь почему, отвергал их.
– Поясни.
– Отказ от инстинкта размножения: сношения с любой особью противоположного пола с целью получения потомства, – ответил Витэр, скрестив руки, но не в отгораживающемся жесте, а каком-то совершенно по-другому выглядящем: кисти лежали на плечах, свободно. Затем Витэр расплел их, подняв до уровня висков, показал Рокотову открытые ладони.
Того словно накрыло теплой волной. Рокотов перевел дух, попытался сбросить неуместные ощущения, но ничего не вышло.
– Не чувствуешь ли ты ко мне необъяснимую симпатию, человек? – усмехнулся Витэр. – А ведь я тебе не нравлюсь.
– Еще как… – процедил Рокотов сквозь зубы.
– Ты видел когда-нибудь изображения на древних иконах? Ну же, Максим, неужели и культуры древности вы не изучали?..
– Я… не помню.
Витэр опустил руки, вздохнул, возвел очи горе.
– Ну ладно… – обронил он. – Зато ты знаешь, что брак присущ только людям, хотя вы уже перешагнули ту черту, которую предки считали непреодолимой. Вам попросту она стала не нужна в виду меньшей зацикленности на совокуплении.
Он специально использовал термины, вызывающие неприятие, Рокотов понимал это и все равно поддавался, влекомый рекой чужих умозаключений.
– Однако, что такого особенного должно было случиться? – продолжал Витэр. – Где тот плод, который шарахнул по голове твоего далекого предка? И как он, осознавший необходимость отказа от инстинктов, убедил в том же соплеменников? Ведь, согласись, решиться на смерть сложно.
– Интересно, – возразил Рокотов. – Будь иначе, мы сидели бы на Земле до сих пор… Хотя нет, давно бы перегрызлись, вычерпали ресурсы и передохли, отравив землю, воды и атмосферу.
– Невероятно! – воскликнул Витэр, глядя на него светящимися глазами: неожиданно ярко-зелеными, лукавыми и… восхищенными. – Но ты не ответил.
– Откуда ж я знаю? Скажи.
– Мы!
Ах вот какую форму приобрела его недавняя теория про «соседей»: разговора с объектом изучения.
Витэр посмотрел на него взглядом ворона, сейчас спящего на капоте флайера, и покачал головой.
– Ладно… – проворчал он. – То все лирика, хотя не отдай за вас жизнь один из близнецов, не переступили бы вы закон, однажды вам даденный. Это он черточку прервал.
Рокотов нахмурился, припоминая:
– Зерц и Зорц?
– Или Зорц и Зерц – кому уж кто ближе, а какой из них родился на минутку раньше неважно, – сказал Витэр. – Нас двое. Всегда двое. Неудивительно, что и ваша… – он хмыкнул, – цивилизация распалась на две, – и пока Рокотов не успел спросить главное (с кем же из близнецов он имеет дело) произнес совершенно другим, отстраненным и прохладным тоном:
– Ты выбрал бездействие, а тропы пока безжизненны и закрыты. Они неизменны, пока в них не вдохнут жизнь. – Он подошел и взял Рокотова за руку. Тот не стал сопротивляться. Прикосновение оказалось приятным и на удивление реальным: теплое, сухое, в меру сильное, у основания пальцев немного шершавое: мозолистое. – Но я ведь тоже здесь и могу действовать, – с этими словами Витэр разбежался и сиганул в водопад, увлекая Рокотова за собой.
В груди не шевельнулось не только страха, но даже легкого опасения. Сколько раз он прыгал в пропасти, зная, что высота не причинит вреда. Если верить статистике, многие космопроходцы, осевшие на планетах, разбивались насмерть, забыв о том, где находятся, и однажды выйдя из окна. Однако сейчас до них всех не было никакого дела, потому что Рокотов летел, подхваченный за плечи острыми когтями. Они смыкались плотно, сильно, однако не ранили, просто держали, не позволяя вырваться. Мощные крылья хлопали по воздуху – вряд ли вороньи, скорее ястребиные или орлиные.
– Уди-ви-тель-но, – тихо и одновременно звонко, влился в самые уши восхищенный голос. – Ни трусости, ни попыток закрыть разум за тупой и глупой скороговоркой, которую звали молитвой когда-то или мантрой, ни оскорблений… ни-че-го низменно-человеческого. Лишь полет, смех – неслышимый, но от того звучащий лишь громче. Невозможно! Невыносимо! Странно! Другие не такие!
– Ты имел дело со стационами, – Рокотов машинально пожал плечами, и острый коготь пропорол ткань комбинезона, оцарапав кожу.
– Вовсе нет, и не один я. Но трусость, страх, боязнь, ужас, кошмары… ненависть…
Рокотов нахмурился. Показалось, он нащупал невесомую нить, потянув за которую, удалось бы распутать весь клубок тайн и недоговоренностей. Не за тем ли адмирал Орлик послал его сюда? Не просто же так на земле из века в век вспоминают фейри, духов леса и языческих богов, вступая в сетевые споры с поборниками ортодоксальной веры в бога милосердного, любящего всех, но на удивление алчущего страданий своих адептов, имя которого давно утеряно в веках? И не просто так синдром космопроходца поражает даже тех, кто слыхом не слыхивал ни о каких культах древней Земли.
– Ты утаскивал в сон не одного меня… и не один лишь ты.
Над головой хмыкнуло.
– Живущие среди звезд видят, но не понимают. Те, кто находятся здесь, осознают, но не помнят. Это замкнутый круг, а время уходит.
– Чье?
– И ваше, и наше… не важно.
– А я?
– Ты все видишь, понимаешь, но не осознаешь. Тоже ничего хорошего, но хоть что-то.
Ноги нащупали опору, и Рокотов наконец ощутил себя на твердой земле. Давление на плечах ослабло. Там, где по коже прошелся острый, словно скальпель электронного хирурга, коготь пощипывало.