Синдром космопроходца
Шрифт:
Каркнуло. Капот флайера ощутимо просел под весом внушительной черной птицы, рухнувшей на него с неба и, кажется, даже не затормозившей. Мелкие поганцы тотчас брызнули в стороны, повисели в безопасной близости и, собравшись в золотой гудящий (Рокотову в звенящем шепоте слышалось осуждение) рой, унеслись в лес.
«А ведь ничто не мешало им атаковать», — подумал Рокотов.
Означало ли это, будто перед ним находится еще более опасная тварь – неизвестно, но приматы с ней связываться не хотели.
Ворон встряхнулся,
— Да, дурак и не лечусь. Спасибо, — буркнул тот, испытывая и сильнейшее облегчение, и благодарность, и стыд за то, что гнал от себя все время такую умную и полезную птицу.
Ворон никак не отреагировал на его слова, отвернулся, нахохлился и все же спрятал голову под крыло, вероятно, намереваясь спать.
«А ведь эти птицы по ночам летать не могут, чай не совы и не какие-нибудь рукокрылые, — подумал Рокотов, но не стал делиться соображениями на данный счет с вороном; написал Нику о том, что поминки по нему отменяются, получил в ответ прозвание удачливым засранцем, который сначала всех поставит на уши, а затем выкрутится; с чистой совестью устроился поудобнее в пилотском кресле, прикрывая глаза и пробуя вновь заснуть. Спать сидя было для него привычно, опять же, обстановка способствовала расслаблению, а о трещинах на пласт-стекле он временно запретил себе думать.
…Рокотов не сразу сообразил, насколько на поляне посветлело, а потом глянул вверх через прозрачную крышу, и у него захватило дух. Небо полностью очистилось от туч, с него смотрели яркие острые звезды. Несколько из них сформировали ковш, венчаемый синей половиной луны – спутником, которого у Нового Йоркшира никогда не было. Видимо, снова произошел выброс газа на Гиблом болоте, только все же странно он выглядел: неправдоподобно похожим на планетоид.
Ворон протяжно вздохнул, высунул голову из-под крыла, внимательно-ехидно-сочувственно посмотрел на Рокотова и произнес:
– Спи уже, наконец.
И Рокотов настолько удивился, что действительно уснул.
Сон, привидевшийся ему за три часа до рассвета, оказался странным. В нем Рокотов оказался в месте без верха и низа. Однако оно не имело ничего общего с невесомостью или искусственной гравитацией, уже давно позволяющей использовать одни и те же помещения вдвое большему числу людей (все административные здания могли похвастаться подобным). Здесь же просто переплетались бесконечные лестницы, скалы и водопады.
Интригующее место. В книге, которую он прочел от корки до корки, упоминалось про хождения по снам (в том, что он именно спит, Рокотов не сомневался и все в мельчайших подробностях помнил из своих злоключений в реальности).
«Всегда вверх, – утверждал основной принцип, описываемый в книге, – нельзя спускаться, заходить
Автор, имя которого ничего не говорило, утверждал, будто это может быть смертельно опасно, и сейчас Рокотов чувствовал: именно так и есть. Если он ошибется — его верх окажется низом, а низ верхом — то может и не проснуться.
— Запутался?
Во сне кого вспомнишь, тот и появится. Психологи утверждали, будто таким образом то ли индивидуализируется подсознание, то ли левое полушарие мозга, неспособное к устной речи, пробует договориться с правым, в котором содержится основная часть сознания — Рокотов никогда не увлекался вопросами мозгодеятельности, зато три месяца делил в общежитии комнату с повернутым на всей этой хрени однокурсником. Он же утверждал, будто чужое подсознание тоже можно вызвать на контакт. Вот только Рокотов о Витэре не вспоминал и видеть его не желал точно.
– И как же ты поступишь? — тот склонил голову набок и растянул губы в улыбке, однако взгляд его остался холодным и расчетливым.
«Словно к объекту исследования под микроскопом», — подумал Рокотов с неприязнью и пожал плечами.
— Посижу на камушке, полюбуюсь на эту красоту, -- ответил он.
Витэр приподнял бровь.
– Я знаю, что сплю, – Рокотов сжал кулак и отогнул указательный палец. – Я знаю о законах сновидений, побуждающих к действиям, – к указательному присоединился средний. – И я предполагаю при неизменности в пространстве собственного тела перемену декораций. А пока стану любоваться восхитительным пейзажем.
– Удивительно. Он оказался прав: вы все же эволюционируете, – сказал Витэр. – Сами. Без нашего участия. Я лишь не знаю: хорошо это или плохо.
Хотелось бы Рокотову спросить, кто такой этот «он», только вряд ли ему ответили бы: у подсознания не отыщется информации, а Витэр попросту не захочет пояснять.
– Ты же, наверняка, знаешь, как человек становился человеком?
Наверное, действительно был в курсе, раз разговор происходил во сне: здесь, по идее, возможны лишь сведения и так ему известные, но кажущиеся неважными или забытыми. Рокотов не помнил, чтобы где-то читал об этом, интересовался или просто слышал.
– Нет. Скажи, – предложил он.
– В какой-то момент ваши предки стали последовательно отказываться от инстинктов, – не стал увиливать от ответа Витэр. – От всех, присущих животным. Вам рассказывали о первобытных народах, не могли не делать этого.
– Можно подумать, кто-то внимательно слушал лекторов по истории в начальных классах, – хмыкнул Рокотов. – Это ж такая древность! Мы про докосмическую эру способны сказать лишь, что она когда-то была.
– Неважно увлекался ты историей или нет, – отмахнулся Витэр. – Ты слышал, в твоей генетической памяти содержится неописуемо больше, нежели ты осознаешь, и что такое инициация, ты все равно знаешь.