Синдром синей бороды
Шрифт:
— Увы, нет, — женщина достала молочник и оставшийся с вечера торт. — Будешь?
— Буду. Объяснения. Любопытство меня мучает.
Вера принялась резать торт, скрывая отвратительное состояние души, желание послать Вадима к черту с расспросами. Мало она чувствовала себя неуютно в его обществе, так должна еще приветливо отвечать на вопросы! Какого рожна он вообще появился в городе? Что ему в своей Швеции не сиделось? Что он вообще делает на ее кухне?!
И почему он в свои 43 превосходно выглядит, сохранив и блеск
— Вера я не хочу торт, я хочу ответ, — настойчиво процедил мужчина.
— Хорошо. Егор против ее увольнения, — брякнула ножом о стол, и принялась пить кофе, старательно разглядывая умильных кисок на стенном календаре.
Ответ Веры и ее вид, наводили на размышления. Неприятные, с оскоминой чего-то грязного, низкого, что в принципе не подходило к образу девушки. Егора?…
Вадим взял бутерброд, чтоб занять паузу видимостью аппетита. Но не чувствовал, что ест, пьет. Ему отчего-то была невыносимо неприятна мысль, что Егор и Лика любовники. И категорически не нравилось то, что ему есть до этого дело.
— Она его любовница? — спросил в лоб.
Вероника подавилась кофе. Откашлялась и выдохнула:
— Нет. Как тебе пришло такое в голову? По себе судишь?
И хоть удивление женщины не вызывало сомнения, Вадим все равно ей не поверил:
— Тогда почему он против? Как вы вообще ее нашли? По объявлению?
— Егор привел и поставил пред фактом. Лика дочь его знакомой. Коллеги еще по заводской комсомольской организации.
— Вот как. Взаимопомощь? А что девушка сама себе работу найти не могла?
— Я не вдавалась в подробности. Поставила четкие условия, чтоб ее не было здесь, остальное… Она справляется. Меня устраивает.
— Оплата устраивает, да? — смекнул Вадим.
— И это тоже.
— Извини за нескромный вопрос: сколько ты ей платишь?
— Сто рублей в день плюс премиальные, если справляется. Еще сто.
— В год?
— В месяц.
Вадим молчал минуту, глядя на женщину, как на гремучую змею. Отодвинул чашку и встал, бросив с нескрываемой желчью:
— Ты на удивление щедрый работодатель.
В совершенно отвратительном настроении он прошел в гостиную. Делая вид, что не видит Лику, заправляющую диван, взял часы с трельяжа, застегнул браслет на руке, накинул пиджак на плечи. И хотел выйти, но в комнату заглянула Маша, нечаянно преградив ему путь:
— Уже встали?
— Да. Доброе утро.
— Доброе утро, дядя Вадим, — расцвела улыбка на лице девушки. — Завтракали?
— Да, спасибо.
— Вы куда-то собрались? — кивнула на пиджак. Улыбка поблекла, а в голосе слышалось огорчение. Вадим мысленно усмехнулся: а племянница, похоже, неровно дышит в его сторону. Хорошо это для него или плохо? Для него никак, но для исполнения задуманного — отлично.
— Хочу за вещами съездить. Не привык я в одной рубашке два дня ходить.
— А я постираю…
— Зачем? Она одноразовая, ее не в машинку, а в мусоропровод надо.
— Серьезно? — не поверила Маша. По ее мнению такую шикарную рубашку после разовой носки выкидывать — верх расточительства. — Жаль. Она вам идет.
— Уговорила, одену такую же. А хочешь, поехали со мной? Поможешь по-женски да и по-хозяйски — что взять, что не надо, у вас есть. Потом в кафе посидим, в тайне от мамы, чтоб она за наши желудки не беспокоилась. В магазины зайдем, к обеду что-нибудь возьмем.
— Ой, я с удовольствием. Сейчас переоденусь. Подождете?
— Конечно, Машенька, — сладко пропел Греков.
Девушка глянула в черные глаза и смущенно отвела взгляд, уставилась на Лику, застывшую посреди комнаты в обнимку с подушкой:
— У меня будешь убирать, книги на место поставь: к папе в библиотеку. И больше ничего на столе не трогай, — и поспешила к себе, переодеваться.
Вадим покосился на Лику: та смотрела на него, как мать на любимого сына-забияку, и молчала. Мужчина вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.
Лика не знала, что ей не понравилось, но не понравилось точно. Может их взгляды, что они бросали друг на друга?
`Маша глупенькая. Вряд ли она понимает, что смотрит на дядю далеко не по-родственному. Но он… Явно завлекает ее, хоть не испытывает и доли интереса. В его глазах нет и миллиграмма тепла для нее', - думала, слушая, как они посмеиваются в коридоре, переговариваются, собираясь на прогулку. И не могла пошевелиться: ей казалось, происходит что-то страшное, чему она становится невольным свидетелем. И не хотела бы этого знать, но не могла избежать своей участи.
`Господь за какой-то надобностью ты отвел мне роль в данной пьесе? И кого — наблюдателя, спасителя? Виновницы, виновной?
Она решила поговорить с Вероникой Львовной, и, дождавшись, пока Вадим и Маша уйдут, направилась к Грековой.
Та собиралась на работу, скидывала в сумочку какие-то бумаги со стола, шарила взглядом округ в поисках сотового. Наконец заметила девушку, испуганно вздрогнула:
— Господи, Лика! Нельзя же так пугать людей! Ты научишься когда-нибудь стучать, прежде чем войти?
— Дверь была приоткрыта.
Вероника Львовна поморщилась, и хотела возразить, но, увидев сотовый, забыла о девушке. Да и какое ей дело до невоспитанной прислуги? Взяла телефон и двинулась к выходу, но в дверях стояла Лика и уходить не собиралась. Вера удивлено уставилась на нее:
— Как это понимать?
— Вероника Львовна, Вадим Аркадьевич очень хороший человек…
— Приятно слышать. Понравился? — спросила с сарказмом, и, отпихнув девушку, прошла в коридор. Лика за ней, как хвостик за лисой.