Синдром войны. О чем не говорят солдаты
Шрифт:
Раздумывать было не о чем. В армии он нашел применение своей неуемной энергии и любви к опасным приключениям. Он рассказал мне, как в лагере для новобранцев его приучал к дисциплине инструктор, который раньше тоже был в уличной банде. Он сумел разглядеть потенциал в бунтаре Генри. Генри нравилась новая жизнь, у него появились новые друзья. Но потом его отправили в Ирак, где его лучший друг, совсем еще молодой парень Морено подорвался на мине. Генри обвинял в его смерти себя: он был наводчиком орудия и должен был вовремя заметить самодельное взрывное устройство. Генри рассказал мне, что гибель Морено стала для него настоящим потрясением. Он решил отомстить. Как-то вскоре после этого в их автоколонну попытался бросить гранату десятилетний мальчик, и Генри расстрелял его из пулемета. Но этого ему показалось мало: он направил пулемет в толпу людей, стоявших на обочине дороги. Когда спусковой крючок был отпущен, еще девять человек остались лежать на земле, убитые
Мы, журналисты, любим такие истории: человек выбирает неверный путь, исправляется, потом ошибается снова. Чем это все закончится? Вдруг армия окажется для Генри тяжелее, чем срок в тюрьме? Вернувшись домой, я взял интервью у его матери и девушки. И тогда у меня появились кое-какие сомнения. Часть его историй оказалась правдой, например, его членство в банде и эпизод с ножом. Но многое он преувеличил или приукрасил, а кое-что и откровенно выдумал. Генри утверждал, что оказался в тюрьме вместе с закоренелыми преступниками, но в том штате, где он тогда жил, закон обязывает содержать несовершеннолетних отдельно, независимо от того, в каком преступлении они обвиняются. А потом стали выясняться и более серьезные несовпадения. Больше всего смущало то, что мне никак не удавалось найти никаких записей о смерти его друга Морено. Я отправил Генри письмо с вопросом, не перепутал ли он название места или дату. Никакого ответа. Я просмотрел все списки погибших, но о солдате с таким именем не нашел ничего, абсолютно ничего. Выяснилось, что он существовал только в воображении Генри. Несколько месяцев я пытался добиться от него ответа на мое письмо. Получив его наконец, я спросил, почему он не рассказал мне правду, вместо того чтобы тратить мое время на такую запутанную выдумку. Он объяснил, что боялся моего гнева. Этот ответ Генри показался мне важнее всей выдуманной им истории. Генри так нуждался во внимании и одобрении со стороны кого-нибудь, кто обладал бы в его глазах авторитетом, что ради этого готов был лгать. Этот анекдотический случай показателен с точки зрения долгосрочных последствий, к которым надо быть готовыми, отправляя на войну восемнадцати-девятнадцатилетних парней и заставляя их делать нашу грязную работу. Рядовые солдаты вроде Генри — зачастую всего лишь дети, которым приходится сталкиваться с убийством и смертью еще до того, как окончательно сформируются их представления о добре и зле. Ну а мне этот инцидент еще раз напомнил о том, что, если какой-то рассказ о войне кажется слишком сенсационным, скорее всего, он правдив.
Собрать материал для этой книги оказалось далеко не просто. Долгое время я сомневался, нужна ли она вообще, но потом все же решил, что не только военные, но и общество в целом выиграет, если эти истории будут рассказаны. Я принял это решение, проанализировав собственный опыт, прочитав значительное число научных работ и множество историй о солдатах, вернувшихся с войны. Вывод напрашивался такой: если чувство вины, стыд, боль или что-то еще мешает солдату поделиться со своими родными и близкими самым важным, что произошло с ним во время войны, он начинает чувствовать себя чужим в обществе, ради которого сражался. Последствия этого отчуждения могут быть самыми серьезными. Алкоголь, наркотики и другие подобные способы справиться с посттравматическим синдромом еще больше отдаляют от него окружающих, работу, семью, друзей, превращают его в маргинала. Кроме того, если непосредственные участники боевых действий не начнут рассказывать правду о своем опыте, без прикрас и надуманной романтики, то общество навсегда так и останется в неведении о том, что такое настоящая война, каковы ее издержки и последствия.
Общество, «защищенное» от реальности войны, может переписать историю, представив войну не такой уж опасной и ужасающей, подчеркивая героизм и победы, но умалчивая о страшных, отвратительных поступках, которые совершаются гораздо чаще, чем принято думать.
В то же время солдат, рассказывающий о своем, зачастую очень личном и тяжелом опыте, снова становится частью общества. Одновременно он напоминает обществу, что и оно несет ответственность за его поступки, ведь именно оно отправило его сражаться и убивать. Эту ответственность принять нелегко, но сделать это необходимо для нормального социального развития государства в период после военного конфликта. Тик пишет в книге «Война и душа»: «Наше общество должно взять на себя ответственность за свои войны. Ветеранам, возвращающимся домой, наши лидеры и наш народ должны сказать: «Все, что вы делали, вы делали от нашего имени и по нашему приказу. Мы снимаем с вас ответственность за ваши поступки и берем этот груз на себя. Мы ответственны за вас, за то, что вы совершили, и за последствия»».
Для общества огласка военных эпизодов — это способ показать свою причастность к ним. Только так можно понять, с чем солдату пришлось столкнуться, помочь ему найти смысл в своих действиях и, возможно,
Тим О’Брайен очень красноречиво говорит об этом в ставшем уже классическом романе о войне во Вьетнаме «Вещи, которые они несли с собой» (The Things They Carried): «Настоящая история о войне не может содержать никакой морали. Она ничему нас не учит, не восхваляет добродетель, не предлагает моделей правильного поведения, не пытается убедить людей не совершать поступки, которые они всегда совершали. Если создается впечатление, что у такой истории есть мораль, — не верьте этому».
Цель моей книги — правдивые истории о войне, а не морализаторство. Вы найдете их забавными, ужасающими, полными черного юмора или банальными — как все происходящее в жизни. Но они связаны с войной, а потому полны драматизма, неизбежного при актах насилия. Солдаты, нашедшие в себе мужество рассказать о своем опыте, пережили все это. Теперь их должно выслушать общество, ради которого они сражались.
В этой книге я расскажу о солдатах, с которыми познакомился, готовя репортажи из горячих точек. Но не только о них: я обращался и к другим военным, в том числе служащим в вооруженных силах иностранных государств. Я искал их через союзы ветеранов и военных, через военных врачей, включая психиатров. В результате у меня набралось довольно много интервью, в которых солдаты говорят о своем опыте; некоторые из них откровенно шокируют, другие могут показаться обыденными. Здесь я расскажу лишь несколько историй. Я выбрал те, которые показались мне наиболее характерными или наиболее искренними. Но я хочу сказать всем, кто согласился поделиться со мной пережитым: уже одно ваше участие дает мне надежду, что когда-нибудь сквозь мифы, иносказания и выдумки нам удастся разглядеть что-то действительно похожее на правду.
Надо учитывать, что все эти воспоминания записаны со слов их героев. Как любые устные свидетельства, они неточны: что-то забывается, что-то додумывается; иногда исчезают целые сюжетные линии. Это не репортаж с поля боя и не официальный отчет. Сами рассказчики уверены, что все было именно так. А меня, в первую очередь, интересует их личное восприятие событий, их личный опыт участия в боевых действиях. Рассказать эти истории было непросто. Я очень благодарен всем, кто поделился ими со мной, и надеюсь, что это хоть немного поможет и им самим, и их близким обрести покой. Сейчас, когда война в Ираке закончилась, а в Афганистане постепенно подходит к концу, домой начнут возвращаться ветераны с тяжелым физическим и психологическим грузом пережитого. Мы должны постараться облегчить их ношу. Для этого надо услышать их и открыть им наши сердца.
Автор сидит на иранской зенитной ракете (2003 г.)
Введение
Я и мой посттравматический синдром
Теперь, когда война закончилась, все мои военные амулеты заброшены где-то в спальне, а за спиной у меня стоит смерть, и мне никак от нее не избавиться. Кажется, в мире не осталось места для веры в предназначение, судьбу, Бога или призраков.
Вот что происходит, когда человек возвращается с войны домой: жизнь, полная эмоций, абсурда, глупостей, рисков, безрассудств и фривольности, внезапно замирает. Насилие и опасности, месяцы перенапряжения не проходят бесследно. Когда-то я считал, что война меняет только непосредственных ее участников и жертв, а не простых свидетелей. Я ошибался.
На войне никто не может отсидеться в роли наблюдателя.
Самое большое коварство войны заключается, похоже, в том, чтобы поселить войну внутри нас. Мне хотелось по-прежнему верить в собственную добродетельность, но поступки мои говорили совсем о другом: в лучшем случае я человек эгоистичный, а в худшем — бессердечный. Та самая юнгианская двойственность человеческой природы. Много лет я пытался найти ответ на вопрос, на который нет однозначного ответа. Эти поиски мучили меня: то мне хотелось остаться одному, то я боялся одиночества, то намеренно искал уединения, то не мог ни на секунду остаться без собеседника. Но ни то ни другое не помогало.
Однажды, собирая материал для книги, я натолкнулся на фразу Вирджинии Вульф: «Кто не говорит правду о себе, не может говорить ее и о других». Эти слова запали мне в душу. Я понимал, что прежде всего мне необходимо рассказать правду о самом себе. А для этого сначала надо понять, кто я — хороший человек, совершавший некоторые плохие поступки, или война выявила мою скрытую темную сторону. Я начал свое расследование, записывая на доске аргументы против самого себя. Свидетельства выглядели ужасающе убедительно. Получилось вот что.