Синдром войны. О чем не говорят солдаты

Сайтс Кевин

Весной 2003-го, вскоре после вторжения в Ирак и за год до того, как я снял расстрел в мечети, меня, еще одного моего коллегу из CNN и нашего переводчика захватила неподалеку от Тикрита вооруженное формирование «Федайин Саддам». К счастью, мы пробыли в плену совсем недолго. В тот момент мне было очень страшно, но впоследствии я редко вспоминал об этом. Почему-то я никогда не думал, что этот инцидент как-то связан с моим состоянием. Однако когда я стал посещать психолога, выяснилось, что я ошибался. По всей видимости, этот эпизод тоже был одной из причин, почему мне все сложнее становилось справляться с собственной жизнью.

Вот картина, которую я так долго пытался забыть. Я стою на коленях и молю о пощаде. Как меня учили на специальных курсах для военных журналистов (меня, хотя и немного поздновато, отправил на них работодатель), я пытаюсь установить зрительный контакт с одним из боевиков. Надо постараться,

чтобы он увидел во мне человека, а не животное, помеху, угрозу или средство достижения цели. Я трясу сложенными вместе руками, как будто в них бутылка шампанского после успешного окончания «Тур де Франс» или «500 миль Индианаполиса», надеясь, что этот универсальный жест мольбы будет понятен и ему. Для большей убедительности я делаю еще один жест — провожу рукой по горлу, как будто перерезаю его, и по-английски говорю: «Нет, нет». Это, наверное, была не слишком удачная идея.

Сидя у своего психотерапевта шестью годами позже, я размышлял, почему почти полностью вычеркнул этот эпизод из памяти. Мне было стыдно? Я боялся снова почувствовать себя полностью беспомощным? А может быть, как предположил мой врач, этот эпизод слишком напоминал мне другой? Две картинки перед глазами, они действительно очень похожи. Один образ: я умоляю похитивших меня боевиков. И второй: Талеб Салем Нидал просит помочь ему в мечети Эль-Фаллуджи. Мне удалось выбраться из той переделки живым благодаря умению вести переговоры моего курдского переводчика Тофика Абдола. А вот Нидалу не повезло — он такого заступника не нашел.

Профессиональный опыт моего психолога Марка Садоффа обширен. Ему приходилось лечить самых разных пациентов — от семейных пар, чей брак оказался несчастливым, до жертв пыток в Центральной Америке. Он использовал один из новейших способов терапии — метод десенсибилизации и восстановления с помощью движения глаз (я упоминал о нем в гл. 7). Пациент должен следить за пальцем врача, имитируя быстрое движение глаз во время сна. Одновременно психолог просит рассказать о травмирующем инциденте и пытается предложить вариант более позитивной его оценки. В моем случае доктор Садофф спросил, сознательно ли я желал смерти Талебу Салему Нидалу или все произошедшее было трагической случайностью. Если бы я знал, что произойдет с ним, когда я уйду, как бы я поступил? Я ответил, что, конечно, помог бы ему. Я бы вывел его из мечети, убедился, что ему ничего не угрожает. Тем самым доктор подводил мое сознание, отягощенное чувством вины, к мысли: я просто не понял, что Нидалу нужна моя помощь, что он в опасности. В тот момент меня волновал другой человек, убитый, я хотел, запечатлев преступление на пленке, сделать его достоянием общественности. Доктор помог мне понять, что это была ошибка, а не злой умысел. Я действовал из лучших побуждений. Да, я недостаточно хорошо проанализировал ситуацию, но это легко понять, учитывая, что за несколько секунд до этого я стал свидетелем хладнокровного расстрела пленного. Наши беседы помогли мне также понять связь между захватом меня в заложники и ситуацией в мечети. У Нидала, в отличие от меня, не было переводчика. Он был убит, потому что никто не смог перевести мне его слова и я не понял, что его надо вывести из мечети, что ему нужна моя защита. Я никого не спас, как мне грезилось во сне. Я позволил самолету потонуть в Потомаке. Но мне нужно было простить самого себя. Иначе в бессмысленной попытке восстановить справедливость я рано или поздно просто совершил бы самоубийство.

Вскоре после того, как мы с Анитой съехались, я начал готовиться к очередной, уже четвертой, командировке в Афганистан. Надеясь добиться какого-то ощутимого результата лечения до своего отъезда, я начал чаще встречаться с доктором Садоффом. Однажды я поделился с ним своими соображениями о том, что должно произойти, чтобы я смог примириться с событиями в Эль-Фаллудже. Мне казалось, я смогу это сделать, если во время командировки буду ранен и потеряю какую-нибудь конечность. Лучше, если это будет нога, а не рука. Потеря ноги, пусть и не жизни, вместе с многолетней разрушительной ненавистью к себе, по моим представлениям, требовалась для того, чтобы «расплатиться» за жизнь Нидала.

Доктору Садоффу не удавалось разубедить меня. Но за все то лето, что я провел в Афганистане, я не сделал ничего, что помогло бы воплотить эту мою идею в жизнь. Напротив, еще никогда я не был так осторожен: я старался не оказываться на линии огня, избегал неожиданностей и любой опасности. Я даже купил каску и бронежилет, которые почти никогда до этого не надевал. В каску я положил фотографию Аниты, в карманы бронежилета — снимки девочек. Впервые мне казалось, что моя жизнь может иметь ценность для кого-то еще кроме меня. Если я погибну или потеряю ногу, может быть, я и «сравняюсь» с Нидалом. Но каково

тогда будет людям, которых я считаю своей семьей? Людям, чьи фотографии я всегда ношу с собой. Мое прошлое, мои поступки во время войны не означали, что я плохой человек. Они не могли уничтожить все хорошее, что было во мне. Они просто доказывали, что в жизни есть место и добру, и злу. В прошлом я часто не знал, как поступить, что будет правильно. Но теперь у меня не было никаких сомнений. Несмотря на мои недостатки, несмотря на мое предательство, несмотря на боль, которую я причинял другим, — несмотря на все свои грехи, я хотел вернуться домой живым. Да, война изменила меня, что-то отняла, а что-то подарила. Но сейчас я, наконец, чувствовал себя полноценным человеком.

P.S. Мы с Анитой поженились ровно через два года после нашего знакомства в национальном парке Джошуа-Три. Через три дня после свадьбы я отправился в Афганистан. Тогда мы не стали ее отмечать и устроили прием для семьи и друзей после моего возвращения. На моем обручальном кольце выгравирована надпись на латыни: «Ех tenebris lux» («Из тьмы — свет»).

P.P.S. Я стал профессиональным военным репортером в 2001 году, после терактов 11 сентября. А черновой вариант этой книги завершил в воскресенье 1 мая 201 1 года, в тот самый день, когда сотрудники подразделения ВМС США SEAL Team 6 уничтожили Усаму бен Ладена.

Мои отец (справа) и мать во время войны в Корее

Благодарности

Я хотел бы от всего сердца поблагодарить всех солдат, американских и иностранных, за храбрость и великодушие, которые понадобились им, чтобы поделиться своими самыми сокровенными историями о войне. Я искренне верю, что это поможет вам и другим найти дорогу домой.

Прежде всего, я благодарен героям этой книги: Майклу Аяле, Микеалу Отону, Джо Кэли, Моррису Гойнсу, Закари Исколу, Томасу Саалу, Себастиану Шоонховену, Леонарду Шелтону, Джеймсу Сперри, Лиору Тайлеру и Уильяму Уолду.

Я благодарен также всем, кто помог мне понять, что такое участие в боевых операциях, в первую очередь — действующим и бывшим военным. Это Фредерик Коу, Уил Кроми, Пэт Донахью, Джастин Федерстоун, Бернард Файнстоун, Дана Голан, Филип Гербигу, Роксанна Херли, Горд Дженкинс, Джефф Милхорн, Кэти Мерфи, Артур Майерс, Закия Ибрагим Рахман, Мэтью Роджерс, Джон Шлуеп, Джастин Шмидт, Джонатан Стааб, Шон Таки, Гаррет Уэри и Джо Юнг.

Я разговаривал с матерями, женами и девушками некоторых из них — спасибо им за участие. Не буду называть здесь имен из уважения к их частной жизни.

Неоценимую помощь мне оказали специалисты в области посттравматического синдрома, связанного с военными действиями: их научные труды, их личные встречи со мной. Некоторые даже помогли мне связаться с будущими героями этой книги. Хочу выразить благодарность, в первую очередь, доктору Эдварду Тику, автору книги «Война и душа: лечение наших ветеранов от посттравматического синдрома» (War and the Soul: Healing our Nation’s Veterans from Post-traumatic Stress Disorder), и его ассистентке Поле Гриффин. Я очень признателен Джонатану Шею, написавшему книги «Ахиллес во Вьетнаме: военная травма и изменение характера» (Achilles in Vietnam: Combat Trauma and the Undoing of Character) и «Одиссей в Америке: военная травма и трудности при возвращении домой» (Odysseus in America: Combat Trauma and the Trial of Homecoming). Благодаря личным беседам с подполковником Дейвом Гроссманом и его интереснейшим работам «Об убийстве: психологическая цена опыта убийства на войне и общество» (On Killing: The Psychological Cost of Learning to Kill in War and Society) и «О сражении: психология и физиология смертельного конфликта во время войны и мира» (On Combat: The Psychology and Physiology of Deadly Conflict in War and in Peace) я смог больше узнать о непосредственном боевом опыте. Влияние боевых действий на общество подробно описано в исследовании института RAND Corporation «Невидимые раны войны: психологические и когнитивные травмы, их последствия и способы оказать помощь при выздоровлении» (Invisible Wounds of War: Psychological and Cognitive Injuries, Their Consequences, and Services to Assist Recovery) под редакцией Терри Таньелиан и Лизы Джейкокс. И, конечно, все, кто когда-либо занимался исследованием войны, понимают, чем мы обязаны книге Гленна Грея «Воины: размышления о мужчинах в бою» (The Warriors: Reflections on Men in Battle). Именно он впервые заговорил о проблеме военных действий не как о мифе, а как о реальности — в духе честной и открытой дискуссии.