Синеглазая принцесса
Шрифт:
Сидя с женой в обеденном зале местной гостиницы, Николас не мог не заметить, что Алана привлекает всеобщее внимание. Мужчины взирали на нее с восхищением, а женщины пытались найти в ее внешности хоть какой-то изъян.
Николас впервые попробовал посмотреть на жену чужими глазами и с изумлением обнаружил, что она и вправду необычайно красива. Ее ярко-синие глаза не утратили невинного выражения, слегка вздернутый носик придавал лицу особое очарование, а полные губы были словно созданы для поцелуев. И одета она была с большим
И неожиданно Николаса охватило новое чувство – он ощутил гордость за свою жену! Решив обвенчаться с Аланой, Николас считал, что приносит себя в жертву, но оказалось, супружеская жизнь не так уж и тягостна…
Алана без труда завоевывала симпатии окружающих, и Николас был этому рад, хотя порой с замиранием сердца думал, что узнай они о ее индейском происхождении, многие поумерили бы свои восторги.
Поймав на себе задумчивый взгляд мужа, Алана решила, что у нее, наверное, съехал набок капор, и поспешила его поправить.
Однако Николас перехватил ее руку и спросил с нежной улыбкой:
– Я говорил тебе, что ты прекрасно смотришься верхом на Рыжей Бетти? До сих пор поражаюсь, как ты не побоялась сесть на нее верхом.
Польщенная его похвалой, жена ответила:
– Да бедняжка была напугана больше нас всех вместе взятых! Это она от страха так бесновалась, а когда увидела, что я не причиню ей вреда, сразу стала послушной и ласковой.
– Ты и ко мне применишь политику кнута и пряника? – иронически поинтересовался муж. – Как к Рыжей Бетти?
– Нет, – серьезно ответила она. – С тобой так не получится.
Николас надолго умолк. Алана наблюдала за ним с тревогой, догадываясь, что он думает о мерзавце, посмевшем оскорбить его мать.
Наконец молчание стало невыносимым, и, решительно поставив на стол стакан с водой, она заявила:
– Этот негодяй получил по заслугам!
Николас встрепенулся:
– Да! И очень хорошо, что его посрамила именно ты, Алана! Интересно, каково ему сознавать, что над ним одержала верх женщина?
– Я думаю, он из тех людей, которые никогда не признаются в своих ошибках. Такие мошенники и перед собой привыкли лицемерить. Ведь иначе их замучит совесть.
У Николаса гулко забилось сердце.
– Как мне все-таки повезло! – воскликнул он, восхищаясь благородством своей жены.
Она же решила, что он имеет в виду Рыжую Бетти, и горячо его поддержала:
– Конечно! Такие лошади – огромная редкость. Уж сколько я, кажется, лошадей перевидала, а подобной не встречала ни разу.
– Я не про то, Синеглазка, – тихо промолвил Николас, и ему вдруг неудержимо захотелось домой.
Он мечтал поскорее остаться с женой наедине и доказать ей и себе, что она принадлежит ему. Только ему – и никому больше!
27
Весь Беллинджер-Холл скучал по уехавшей госпоже. Слуги погрустнели без Лилии, у которой для всех обычно находились добрые, ласковые слова.
Алана прекрасно понимала, что ей не справиться с ролью хозяйки Беллинджер-Холла, и во всем полагалась на верную Китти, а та тактично вводила ее в домашние заботы, и мало-помалу Алана начала кое в чем разбираться. Вскоре она научилась составлять меню и уже не стеснялась высказывать свои суждения по поводу других хозяйственных дел.
В то утро все почему-то шло наперекосяк: проказливый жеребенок проломил ограду и потоптал грядки с овощами, кухарка обварила себе руку, да так сильно, что пришлось послать за доктором…
Алана порвала платье, гоняясь за жеребенком, и теперь старалась сообразить, как незаметнее залатать прореху, чтобы платье не потеряло вид, – оно нравилось ей, и она не хотела с ним расставаться.
И вдруг в гостиной, где Алана сидела на диване, держа на коленях корзинку с нитками и иголками, оставленную ей Лилией, появился Эскью.
– Госпожа Алана, вас хочет видеть мисс Элиза Кэлдвелл, – церемонно, как всегда, объявил он.
Однако Элиза не стала дожидаться приглашения, а ворвалась вслед за ним и, с ненавистью поглядев на Алану, выпалила:
– У меня плохие новости! Мой отец умер!
Алана вскочила. Корзинка перевернулась, катушки и клубки рассыпались по полу.
– Что?.. Что ты сказала, Элиза?
Нервно стягивая перчатки, сестра резко повторила:
– Мой отец умер, понимаешь?
Почему-то нельзя было отрешиться от впечатления, что она злорадствует, сообщая Алане эту печальную весть.
У Аланы подкосились ноги. Все, казалось, происходит не наяву или не с ней… Она не могла себе представить своего отца в гробу…
Губы онемели и не слушались. Наконец она сумела вымолвить:
– Но как… как это случилось?
Во взгляде Элизы впервые промелькнула печаль.
– Доктор сказал, это сердце. Мы с отцом разговаривали, и вдруг… вдруг он упал и… все.
Голос Элизы дрогнул. Алана хотела обнять ее, но сестра резко отпрянула:
– Я сочла своим долгом сообщить тебе о его смерти, но, пожалуйста, не лицемерь, не делай вид, будто тебе МОЙ отец был дорог! Вы друг друга совсем не знали.
– Элиза, ты так бледна, – стараясь не обращать внимания на ее злую дерзость, сказала Алана. – Присядь. Хочешь, я принесу тебе холодной воды?
– Мне от тебя ничего не нужно! – обрушилась на нее Элиза. – Ты… ты явилась сюда, чтобы отобрать у меня отца. Но у тебя ничего не вышло! И уже не выйдет. Он не достался никому. Он теперь ничей… ничей…
Она зарыдала.
– Ты не понимаешь, что говоришь, – покачала головой Алана. – Я ничего не ждала от отца. Все это кончилось давным-давно.
Взгляд Элизы стал колючим.