Синеглазая принцесса
Шрифт:
– Он только о тебе и говорил! О тебе и о твоей матери! Хотя только я могла считаться его настоящей дочерью. А ты… ты грязная дикарка!
И снова Алана проявила терпение:
– Ты вне себя от горя, Элиза. Прошу тебя, присядь, успокойся.
И она снова сделала шаг к сестре.
– Не подходи ко мне! – взвизгнула та. – Это ты во всем виновата! Ты! Твой приезд убил моего отца.
– Не понимаю, при чем тут я…
– Отец очень страдал из-за твоей холодности, – дрожащим голосом произнесла Элиза, теребя
– Ну что ты, Элиза! – ласково проговорила Алана. – Отец и тебя любил, я в этом уверена.
– Да как ты смеешь меня утешать! Ты… жалкая полукровка! – взорвалась Элиза. – Ты слишком много о себе возомнила. Еще бы, родиться в убогой лачуге и вдруг оказаться в таких хоромах! Ты, я вижу, мнишь себя хозяйкой всего этого великолепия… Но не обольщайся, Николасу Беллинджеру ты скоро надоешь. Мне ли не знать, как он охоч до женщин! И как ненасытен… Ты ему быстро наскучишь.
«Да что я такого ей сделала? Почему она меня так ненавидит?» – растерянно подумала Алана, однако не выказала своих чувств, а спокойно, с достоинством произнесла:
– Я думаю, тебе лучше уйти, Элиза. Я старалась быть к тебе снисходительна, но ты слишком много себе позволяешь. Я не потерплю подобных заявлений о моем муже.
Грудь Элизы бурно вздымалась, глаза яростно сверкали. В них не было ни тени скорби, а была лишь лютая ненависть. Алана искренне не понимала, как такое возможно.
– Я прочла отцовское завещание, – с откровенным торжеством заявила Элиза. – Он ничего тебе не оставил, Алана. Ну как? Тебе это приятно?
Алана пожала плечами.
– Мне ничего не нужно от Энсона Кэлдвелла. Да и сейчас мне больше жаль тебя, а не его. Я потеряла отца много лет назад, а ты… ты только сейчас.
Однако доброта Аланы подействовала на Элизу, как красная тряпка на разъяренного быка:
– Избавь меня от своей жалости, Алана. Лучше пожалей себя, ведь когда Николас Беллинджер тобой пресытится и начнет увиваться за другими женщинами, ты будешь выглядеть очень жалко!
И торжествующе посмотрев на сестру, Элиза выбежала, оставив Алану в горестном смятении.
Алана застыла в оцепенении и не могла ни плакать, хотя ее сердце разрывалось от горя, ни собраться с мыслями, ни даже шевельнуть рукой или ногой. По комнате уже протянулись темные тени. Вечерело.
Внезапно в вестибюле раздались голоса, затем кто-то со всех ног бросился в гостиную, и Алана очутилась в объятиях Дональда.
Плечи брата дрогнули, и его горе мгновенно прорвало в душе Аланы плотину оцепенения. По лицу ее заструились слезы. Брат и сестра стояли обнявшись и без слов утешали друг друга.
Наконец Дональд отстранился и заглянул Алане в глаза.
– Все произошло быстро, наш отец даже ничего не почувствовал.
– Я… мне жаль, что мы с ним так и не сблизились.
– Да. Отец раскаивался в том, что бросил тебя маленькой. А в последние дни его совсем замучила совесть. Я не пытаюсь его оправдать, но поверь, он искренне переживал. Говорил, что был страшным эгоистом и теперь никогда не простит себе, что ты из-за него столько выстрадала.
– Мои страдания в прошлом, Дональд. Мне гораздо больше жаль сейчас тебя и Элизу.
– Насколько я понимаю, она у тебя уже побывала?
– Да, – помрачнела Алана.
– Не обращай на нее внимания, сестрица. Она жестокосердна и завистлива. Тебе этого никогда не понять, ты слишком добра. Я когда-то тоже жалел Элизу, но теперь это прошло. Теперь она вызывает у меня только неприязнь.
– Честно говоря, и у меня тоже, – призналась Алана. – Мне бы не хотелось с ней встречаться.
– Никто тебя не неволит, – улыбнулся Дональд. – Хотя… – на лицо его снова легла тень печали, – завтра похороны. Надеюсь, ты приедешь?
– Приеду. Ради тебя.
Лицо брата исказилось от боли.
– Я, пожалуй, пойду, – пробормотал он, с трудом удерживаясь от слез. – Мне пора, ведь еще нужно сделать последние распоряжения.
И, поцеловав Алану в щеку, он торопливо направился к выходу.
Войдя в гостиную, Николас увидел в кресле у окна грустно поникшую Алану. Даже в лунном свете было видно, что ее прекрасное лицо омрачено печалью.
– Я был в Арлингтоне, когда мне рассказали… – глухо проговорил он, подходя к ней. – И сразу поспешил домой. Я понимаю, какой это для тебя удар, Алана. Я ведь и сам потерял отца.
– Отчего я не узнала его поближе? – прошептала Алана. – Тогда бы я могла его оплакать по-настоящему. А то я ведь плачу не по нему, а потому, что мне жаль Дональда и его сестру.
Николас положил руку на хрупкие подрагивающие плечи Аланы и внезапно, как когда-то в заснеженной резервации, почувствовал себя большим и сильным защитником маленькой испуганной девочки.
– Поплачь, Синеглазка, поплачь по своему отцу, – прошептал он на ухо жене. – Несмотря на свои ошибки, он был достойным человеком.
И Алана разрыдалась. Николас усадил ее к себе на колени и молча гладил по волосам, давая ей как следует выплакаться. Китти несколько раз заглядывала в дверь, жестами предлагая свою помощь, но Николас махал на нее рукой, и она исчезала.
Наконец Алана затихла у него на груди и крепко уснула.
Он отнес ее наверх в спальню, осторожно раздел и укутал одеялом. Потом лег рядом и всю ночь пролежал с открытыми глазами, бережно держа Алану в своих объятиях. А когда она начинала во сне стонать и метаться, он баюкал ее, как ребенка, и она успокаивалась.