Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана
Шрифт:
Что ж это? Из девяти выстрелов, из девяти возможных он попал только три раза. Только три… Но почему-то не было горечи от неудачи. Всё-таки кое-чего он достиг.
За спиной хлопнула дверь, и почти тотчас долетел голос Андрюшки:
— Его здесь нет.
Вася нагнул голову и съёжился, чтобы его не заметили. Но напрасно.
— Ага, ты здесь… — обрадовался Андрюшка. — Ну как?
Вася выдержал его пристальный взгляд.
— Хуже и не бывает. Из девяти пулек только три попадания… — Вася хотел выйти из павильона, но быстрая
— Нет, ты выбил не столько…
Вася выдернул руку, выскочил из тира и чуть не сбил с ног стоявшую возле двери Иру. Она очень внимательно, насторожённо посмотрела на Васю. Вася отвёл глаза. И спросил у Андрюшки, который за ним вышел из тира:
— Почему я выбил не столько? Я выбил только три…
— Нет, не три… Ну пошли! — И когда они зашагали к морю, добавил: — Ты, Вася, из девяти возможных выбил все десять и даже больше.
— Не десять, а три! — упрямо твердил Вася — Только три…
— Десять!.. А куда подевался Алька? — вдруг спросил Андрюшка.
— А я откуда знаю? Смотался куда-то… — Вася только сейчас понял, что имел в виду Андрюшка. Пусть считает, как хочет — его дело! Всё-таки, если быть точным, он выбил три, только три, а не десять.
Глава 41. Последние мазки
Волна высоко вскинула матрац, хлестнула по лицам, стараясь опрокинуть вцепившихся в него Васю с Андрюшкой. Но держались они крепко. И ещё хохотали при этом! И отплёвывали воду. А на них с шумом шла новая волна с крутым пенистым гребнем.
— Вперёд, напролом! Наперерез! — закричал Вася, с силой, как ластом, загребая одной рукой.
Андрюшка тоже заработал рукой, и матрац стремительно въехал, взлетел по отвесной, как гора, литой прозрачной стене. Волна ударила так, что на мгновение у ребят перехватило дыхание. А впереди уже шла новая, шумная и тяжёлая волна. И Вася, перекрывая её шум, закричал:
— Не зевай! Разворачивайся!
И снова матрац с мальчишками вскидывало в небо. И не было конца этим приходящим из-за горизонта волнам. Озябший и порядком уставший, Андрюшка не вытерпел:
— Долго ещё будем?
— Не зевай! Разворачивай корабль!
— До чего же ты храбрый стал — даже страшно за тебя! — засмеялся Андрюшка, когда матрац перемахнул через очередной пенистый гребень.
Васе было радостно, весело, жутковато и почему-то всё сильней и сильней тянуло к волнам. И совсем не потому, чтобы похвастаться перед Андрюшкой своей смелостью, да и никакая это не смелость. А просто тянуло — и всё. Они лежали рядышком на матраце, пена и брызги временами обрушивались на них, и на мгновение ребята глохли. Но между грохотом были и промежутки, когда можно было поговорить.
— Был у Иркиного деда? — спросил Вася.
— Был… Три сеанса уже отсидел… Ну и дед! Не встречал таких. Про тебя спрашивал…
— Что спрашивал? — Васино сердце тихонько ёкнуло.
— А вот
Вася увидел Макарку.
— А может, тебе?
— Давай спорить? Он что-то принёс тебе!
Вася стал разворачивать матрац к берегу. Набежавшая тёмно-синяя волна с силой толкнула его, перевернула, накрыв ребят. Они тут же вынырнули, вскарабкались на матрац и стали дружно грести к берегу.
— Ну чего тебе? — спросил Вася у Макарки.
— Лично мне ничего, всё тебе!
Макар разжал кулак, вложил что-то круглое и твёрдое в Васину руку и пошёл с пляжа. Вася посмотрел и не поверил: в его ладони лежал компас. Он был в целости-сохранности: пластмассовое стёклышко не поцарапано и внутри послушно бегала чуткая стрелка.
— Макарка, спасибо! — закричал Вася.
Макарка даже не обернулся.
Вася пристегнул к мокрой руке компас, мгновенно вспомнил и заново пережил унижение, когда Герка обманул его: попросил посмотреть и не вернул компас; пережил и будто освободился от него.
— Макарка подарил? — спросил Андрюшка, когда они одевались.
— Нет, мой… Да это делая история! — Вася махнул рукой: ему не хотелось рассказывать о компасе.
Вася ещё не подошёл к своему корпусу, а уже понял, что у папы что-то случилось. Он громко, не скрывая досады и тревоги, что-то говорил маме, стоявшей на террасе спиной к Васе.
— А ты думала, это шуточки, моя прихоть, блажь? — говорил папа. — Так вот знай! С такими вещами не шутят. Это усложняет дело, но я по-прежнему уверен, что доказал полную его невиновность…
Вася взбежал на террасу и вопросительно посмотрел на папу.
— Коковихина отдают под суд, — сказал он. — Получил телеграмму из Мурманска… Звонил в редакцию, просил поскорей напечатать очерк, копию его пошлю на место и, если надо, вылечу туда.
Вася сразу вспомнил всё, что было связано с Коковихиным. Вот так дело! Кто бы мог подумать, что всё кончится этим? Впрочем, нет, ещё ничего не кончилось, а только начинается…
За обедом папа молчал, постукивал пальцами по столу и напряжённо о чём-то думал. Вася помалкивал: не хотел мешать папиным раздумьям. Да и чем он мог помочь ему? И мама не могла.
В конце обеда к столу подошёл Иван Степанович, слегка поклонился и сказал:
— Ну когда, Василий, забежишь ко мне? Всё обещаешь и обещаешь, неловко старого человека обманывать… Я ведь ещё не закончил твой портрет.
— Хорошо, забегу.
Через час с хвостиком Вася явился в мастерскую и подошёл к старому стулу с перевязанной проволокой спинкой.
— Садиться?
Иван Степанович кивнул и стал искать в груде подрамников, стоявших у стены, нужный холст. Переставлял своих пограничников, виноградарей, рыбаков, скалистые горы и бухты. Наконец он нашёл запылившийся холст, смахнул облачко пыли и поставил на мольберт.