Синева небес
Шрифт:
Когда они вышли из ресторана, Фудзио вдруг сообразил, что тащить в отель девчонку в школьной форме небезопасно.
— Видок у тебя, вообще-то, неподходящий. Как можно рассуждать с тобой о мире богемы, когда ты одета в эту дурацкую форму?… — многозначительно сказал Фудзио.
— У меня есть другая одежда.
— Да что ты? — ухмыляясь, Фудзио посмотрел на ее раздутый, как жаба, облезлый портфель. — С собой носишь?
— Нет, держу в камере хранения. На станции.
— Ну, так поедем, возьмем.
— Да ты запасливая. Не ожидал… Ну, ты даешь! — И Фудзио якобы от души расхохотался.
Нарочитый смех прозучал неприятно. Будто резкий крик ночной Птицы.
На самом деле Фудзио было совсем невесело. Он испытывал неприятное изумление.
— А ты, как я погляжу, испорченная девчонка, — сказал он, надеясь услышать от Ёсико слова оправдания. Но та ответила совершенно невозмутимо, даже не пытаясь спорить:
— Наверное…
Чувствовалось, эту реплику она позаимствовала где-то. Уж больно фальшиво она прозвучала.
Пока Ёсико ходила в камеру хранения за вещами, на Фудзио накатила какая-то прострация.
Вообще ему нравились «плохие девчонки». Но здесь было совершенно другое.
Сталкиваясь с подобными экземплярами, Фудзио всякий раз вспоминал картину Дали, которую как-то раз показал ему приятель, с которым Фудзио довелось работать в гостинице. Тот все мечтал стать художником.
На картине были изображены часы, четыре циферблата, и все они были мягкими, будто плавились и напоминали горячие блины. Одни часы обнимали тушу выброшенного на берег кита, вторые висели на ветке дерева, третьи перетекали через край стола. На крышке четвертых кишели бесчисленные букашки.
Приятель тогда утверждал, что это великое произведение искусства, но Фудзио было совершенно непонятно: а что тут, собственно, великого.
Однако растекшиеся часы с удивительной отчетливостью врезались ему в память. И, при виде подобных Ёсико девиц, в мозгу у Фудзио постоянно возникала ассоциация с «неправильными» часами, которые не могли ходить и показывать время, как положено нормальным часам.
Ёсико вернулась из камеры хранения почти мгновенно. Когда она ушла на станцию, у Фудзио промелькнула мысль: сейчас возьмет и сбежит. Но Ёсико, похоже, питала те же опасения — в отношении Фудзио. Так что, когда она вернулась, Фудзио почувствовал что-то вроде разочарования.
— Переоденься. Тогда и поедем в гостиницу, — велел он.
— А где?
— Здесь, в машине. Можешь сменить только блузку. Какая тамна тебе юбка, все равно никто не разберет. Сейчас поищу, где лучшеостановиться.
Минут через десять Фудзио притормозил у обочины. В том месте было довольно безлюдно — по одной стороне дороги тянулась длинная ограда какого-то научно-исследовательского института, по другой стояли жилые дома.
— Можно здесь.
Он специально остановил машину, чтобы понаблюдать за процессом переодевания, однако зрелище ему не
Юбку она тоже сменила, Фудзио даже не понял, зачем — то ли решила, что глупо не переодеться, если уж принесла другую, то ли эта зеленая тряпка была предметом ее особой гордости.
Кожа у нее на ногах была обветренная, вся в цыпках. И угораздило же его, Фудзио, такую замарашку подцепить.
— Знаешь, что такое «непруха»? — спросил он.
— Что?
— Это когда не везет.
Ёсико намека не поняла.
— И что?
— У тебя разве нет знакомых, которым не везет?
— Ну, есть один парень, который попал в аварию.
— Что за авария?
— У него не было прав. Но он захотел покататься. Взял у кого-то машину и разбил.
— Я совсем о другом, — раздосадованно сказал Фудзио. — А школу любишь? — он попытался сменить тему.
— Терпеть не могу.
— Я так и думал. Такие, как ты, всегда прогуливают уроки. Фудзио сказал это довольно-таки презрительно, но Ёсико нисколько не обиделась.
— А что тебе нравится? — Фудзио решил зайти с другого конца.
— Что мне нравится?…
— Ты не повторяй, как попугай, а отвечай на вопрос!
— Ну-у… Вот мне нравится с вами кататься… Я тоже умею водить. У вас машина еще новенькая, да? — Радость ее была чересчур бурной.
— Верно. Ей всего полгода.
— В новой машине здорово ехать. Мягко идет!
Фудзио сразу вспомнилось, ценой какого унижения досталась ему эта машина. Когда он сказал, что хочет новую, Сабуро решительно воспротивился. Он заявил матери, что старая еще «поживет», и вообще, нечего зря транжирить деньги на бездельника-сына. Но прежней развалюхе было лет десять, он купил ее уже изрядно подержанную, и девушки отказывались садиться к нему, когда Фудзио предлагал подвезти.
Фудзио считал, что разбирается в человеческой психологии. С Мики Ёко все было гораздо сложнее. А эту Ёсико даже нечего спрашивать, в какую гостиницу отвезти. Все равно ничего не поймет и не оценит. А потому для нее сгодится самый паршивый окрестный мотель.
В мотеле под названием «Небоскреб» ему уже доводилось бывать. С тех пор здесь сменился управляющий, и появилась новая вывеска. Но Фудзио так и не вспомнил, как назывался мотель прежде.
— Ну что, какой возьмем номер?
На табло светились названия двух свободных номеров.
— Как они называются?
— «Нью-Йорк» и «Лос-Анджелес». Так какой?
— «Нью-Йорк».
— Решено.
Они поднялись на второй этаж по боковой лестнице. В номере стояла большая двуспальная кровать, на стене красовался пейзаж с Небоскребами. На переднем плане текла река, через которую был перекинут большой мост. Казалось, что кровать стоит прямо на берегу, выставленная на всеобщее обозрение.
— Ой, красиво как! — радостно завопила Ёсико. Фудзио даже слегка опешил от такой наивности.