Синие берега
Шрифт:
– Сянский!
Не отозвался.
– Сянский!
– А?..
– Голос упавший, заискивающий.
– В чем дело?
Рябову показалось, что видит, как тот мелко суетится. Захотелось ударить его, вот так, с размаху. Но, сдерживая порыв, гаркнул:
– Отвечаешь как?
– дал Рябов волю своему раздражению.
– Ты где, на именинах или на войне? Научу отзываться моментально!
– Я!..
– оробело выкрикнул Сянский, поправляя себя.
– Я!..
– Теперь страдальческий тон
– Рыбальский!
– Я!
– К соснам! Оба. Ты и Сянский. К бронебойке!
– Ясно, товарищ сержант.
Рыбальский побежал по ходу сообщения, потом раздались короткие, плетущиеся шаги Сянского. "Ей-богу, прибить бы такого... Гнида!"
Рябов вернулся на свое место.
5
Рыбальский влез в окоп. Рукой нашарил впотьмах площадку. Опрокинутое противотанковое ружье торчало сошками кверху. Рыбальский наощупь поставил его на сошки.
Бережно, будто это был живой, но больной человек, отодвинул он убитого бронебойщика и лег на его место, рядом с ним.
– Ложись, - отрывисто сказал Сянскому.
Рыбальский не мог отделаться от гнетущего состояния - возле, слева от него, лежал Жадан, Ваня Жадан из Очакова, и ему никогда не подняться. Еще на границе, когда началось отступление, подружились они. Делили горе, короткие радости, и махорку, и хлеб делили. Теперь Рыбальский был вторым номером у смелого и удачливого Жадана, Вани Жадана. Рыбальский знал, глубокая боль придет потом, после боя, или еще позже, когда сердцу станет опять доступно все человеческое и оно сможет, как прежде, вобрать в себя горечь потерь.
– Ложись, - снова сказал Рыбальский.
– А куда я лягу, а куда я лягу, - огрызаясь, залопотал Сянский. Этот же лежит...
Рыбальский представил себе, как Сянский брезгливо скривил свои толстые, собранные в комок и похожие на куриную гузку, губы.
– Хм-м...
– вырвалось у него гневно.
– У тебя что, есть ко мне слово?
– хотел Сянский понять Рыбальского.
– Есть.
– Ну?
– Дрянь.
Рыбальский громко сплюнул. В тоне слышалось и презрение, и непонимание, кто же он, этот Сянский?
– Повернулся язык сказать: этот...
– Ну, не этот... Коля Богданов...
– Передвинь Колю и ложись, - приказным тоном произнес Рыбальский. Тебе понятно, что я сказал?
– А как я его передвину, а как я его передвину, если он убитый?
Сянский услышал, Рыбальский скрипнул зубами.
Ногой отпихнул Сянский тело бронебойщика Коли Богданова, и улегся.
Рыбальский как бы и не замечал его присутствия, он прилаживался к противотанковому ружью. Он был спокоен. И уверен, что встретит танки точными выстрелами.
6
Они бежали вместе - Полянцев с двумя
– Гаррик!
– Тут еще, тут я, не дрейфь еще!
– С чего бы мне дрейфить?..
– Прикидываешься.
– В нескольких метрах ухали сапоги Пилипенко.
– Был такой хмырь. На Дерибасовской семнадцать, где я жил... то есть, на Дерибасовской двадцать пять...
– Ты ж говорил, что жил на Дерибасовской сорок шесть, - напомнил ему Полянцев.
– Чего? Дерибасовская сорок шесть? Разве? Да, да, вспомнил: нам, как рабочему классу, дали лучшую квартиру. На Дерибасовской семнадцать.
– Ты сейчас сказал: Дерибасовская двадцать пять.
– А, трясця твоей матери, забыл уже. Не все равно, - семнадцать или двадцать пять? И отвяжись.
– Гаррик!
– Ну шо, обратно я за него, - пробасил Пилипенко.
– Шо тебе?
– Сердито! Ишь: "я за него..." Что, имя разонравилось?
– ровняя дыхание, проговорил Полянцев.
– А шо поделаешь, - топали сапоги Пилипенко.
– Меня не спрашивали, как назвать. Теперь таскать этого Гарри до старости, и потом тоже.
Они перебрасывались шутками, оттого что у каждого было неспокойно на сердце.
– Думаешь до старости дотянуть?
– А то как!
– топали сапоги.
– Самонадеянный товарищ...
– На войне без этого самонадейства никак.
Он шутил, Пилипенко, он шутил, как бы ничего не принимая всерьез, он и не собирался унывать, словно находился за пределами того, что окружало остальных.
– Все одесситы на ходу подметки отрывают...
– А ты думал - олухи царя небесного?
Полянцев слышал топот Пилипенко. Пилипенко тоже слышал: Полянцев еще бежал рядом.
– А сам откуда, Полянцев?
– Металл.
– С Урала, значит?
– Значит.
– Знаешь, товарищ металл, кончится вот это, и самую вкусную бабенку облапаю. Мои руки еще при мне. Во!
– протянул он руки, будто Пилипенко мог увидеть, и пошевелил пальцами, как бы убеждая себя, что все в порядке. Самую вкусную.
– Бабы, они все вкусные...
– Все, - сразу согласился Пилипенко.
– Ну, привет! Я поворачиваю.
– Привет. Я тоже...
Топот сапог отдалялся.
"Не проскочить бы мимо", - забеспокоился Полянцев. Он приостановился. Где-то здесь должны быть эти сосны, шесть сосен, помнил он, шесть сосен. Он услышал тупой стук - споткнулся, наверно, о выдавшиеся наверх толстые корни бежавший впереди боец и упал.
– Есть, есть... Сюда!
– звал тот боец.
– Добрались!
– И тюкнулся в окоп.