Синие берега
Шрифт:
– Сашенька...
– бормотала Мария, прижимаясь к нему, будто рвалась туда, где он, по другую сторону опасности.
– Сашенька...
– Не бойся, Марийка. Марийка... Ну не бойся!
– как бы слышал Саша тревожный стук ее сердца.
Для молчаливого Саши, знала она, это было много, и благодарно коснулась губами пахнувшего потом и порохом мокрого рукава его гимнастерки.
– А самолетов не будет, Сашенька, миленький?
– Самолетов?.. Не будет. Самолетов не будет.
– Не будет?
– Странно, мысль о самолетах беспокоила Марию больше, чем огонь, рвавшийся
У нее было такое ощущение, будто все еще находится в гибнущем городке и лежит рядом с убитой девочкой с розовым бантиком на окровавленной головке, рядом с бездыханным милиционером, которому мешала кобура на боку, рядом с Леной, Ленкой, Леночкой; это опять предстало с ясной живостью, и она увидела улицы в пламени, горящие машины, и того чернявого красноармейца, перематывавшего обмотку на ноге другого, раненого красноармейца, и ставшие ненужными вещи, разбросанные на тротуарах.
Сбоку лопнула мина. Плот накренился, Мария захлебнулась водой и снова почувствовала себя на реке.
Андрею подумалось: обойти эту ночь, переправу эту через реку, ужас этот он не сможет никогда. Если останется жить. Но разве можно остаться в живых? Он весь сжался: опять тупой и сильный удар, и вода опять вскинулась и залила плот.
И - ракета! В ее неестественном свете Андрей увидел только что покинутый бойцами берег.
Он повернул голову. Тот, другой, левый берег не приближался, словно плот, не двигаясь, колыхался на воде.
– Да гребите же!
– понукал он Петруся Бульбу и Валерика.
– Раз!
– всей силой напрягался Петрусь Бульба, толкая шест.
– Раз!
– отталкивал шест Валерик.
Ракеты погасли.
И все перестало существовать, только мрак и бурлившая под шестами вода.
Андрей прерывисто дышал. Сердце уже ничего не могло в себя принять, даже надежду, даже радость, если б была возможна радость.
Черная река. Черный воздух. Черный воздух прошивали длинные трассы огненных пуль. Андрей обернулся назад: горел город и небо над ним горело, зловеще багровое. Красная ночь еще страшнее черной ночи, с содроганием подумал Андрей. "Нельзя, нельзя, чтоб они победили. Совсем нельзя. Нельзя. Их победа - это еще одна война. А может, и не одна... Видят же люди, больше чем когда бы то ни было, что такое война! Не может же все это уйти в ничто, исчезнуть, ничему не послужить!.."
Над плотом, над головой, висела холодная звезда, та самая, что стояла над ротным командным пунктом, другая звезда сверкала левее, как раз на дороге к высоте сто восемьдесят три, помнил Андрей. Достичь бы берега! Только достичь берега, большего и не нужно.
– Раз!..
– Раз!..
– Раз...
Петрусь Бульба, Валерик гребли натужно, но плот, казалось, двигался медленно, почти стоял на месте.
Андрей поднялся на колени, потом встал на одну ногу, на другую. Плот покачивало.
– Валерик, вместе давай!
– Андрей ухватил шест повыше рук Валерика. Давай!..
Все равно, вода была сильнее, она не поддавалась, будто сдерживала плот.
В первое мгновенье Андрей не мог сообразить, что произошло. Потом понял, плот тупо уткнулся в невидимый берег.
Справа, слева хлюпала вода -
Андрей шагнул вперед. Не верилось, что не лежит на плоту, что под ногами земля, мокрая, бугристая, неспокойная, а земля. "Ну, теперь точно, ничего худшего, чем то, что было, не будет, все пойдет хорошо, честное слово", - твердо говорил себе Андрей.
Слышно было, к берегу прибилась лодка, потом другая, потом шурхнул у прибрежного песка плот. И еще слышно было, кто-то грузно выходил из воды. Кто-то упал, поднялся, ступил на песок. Бойцы переводили дыхание, ежились, с них стекала вода, колючая и холодная.
Мысли Андрея были уже о дороге к высоте сто восемьдесят три, о комбате. Все, что несколько минут назад одолевало его, почти одолело, сгинуло, словно и не было вовсе.
Но сердце все еще колотилось, не могло уняться. Андрей прижал руку к груди - не помогло: в груди стучало, стучало.
– Слушай мою команду!
– услышал он себя.
– Быстрее выбираться! Быстрее! Прямо и в лес!
– Голос его снова обрел твердость.
– Бе-гом!..
К нему вернулись воля и решимость продолжать жизнь, какой бы трудной она ни была.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Немцы уже вышли к правому берегу. Андрей понял это по долгим пулеметным строчкам, летевшим с откоса. "Немцы у самой воды". Пули ссекали ветки с невысоких прибрежных сосен, возле которых рота выходила из реки. Ветки падали на голову, валились под ноги. Андрей зацепился за слетевший сук и чуть было не упал.
– Раненых в середину. Не задерживаться!
– требовательно торопил он. За мной марш!
Он слышал: бойцы ступали справа, слева, сзади. Грузный, спотыкающийся, трудный топот.
Ракеты ударили в небо. Уйти б от света!.. Сникнуть, пропасть, раствориться. Меж сосен виднелся берег, который рота только что покинула, и широкая полоса взлохмаченной воды виднелась. Оттуда, с берега, все еще вели огонь. По ним. Откос и река не спускали с них глаз. "Никак не оторваться, - волновался Андрей.
– Никак от опасности не отойти!" Быстрее... Подальше... Подальше от берега! Подальше в ночь...
– Взять правее!
Андрей резко рубанул рукой в воздухе, как бы отделял себя от стрелявшего берега, от всего, что было там. Перед глазами, высветленный ракетами, выступил навстречу лес, черный, как уголь.
Шли торопливо, почти бежали. И где силы брались так быстро двигаться. Андрей отчетливо слышал топот ног и старался сообразить, сколько их, бойцов, и не смог. Десять? Двадцать? Больше?.. Меньше?.. В падавшем с правого берега молочном свете ракет сквозила среди тесных сосен путаница прогалков, и в прогалках перемешались тени людей и сосен, и нельзя было уловить, какую тень отбросил человек и какую сосна. В глазах все мелькало, прыгало, и низкие кудлатые сосны могли тоже казаться ступавшими бойцами. "Все-таки спаслись... Десять там, двадцать... или сколько, а спаслись... Раненые, правда. Рана, что ж, рана не смерть...
– Он облизнул сухие губы.
– Что с Рябовым? И с Полянцевым что? И с Антоновым? На привале разберемся".